Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв.
Шрифт:
Исходя из этого Московское царство ясно понимало свою исключительность и столь же ясно осознавало свою миссию: сохранение истинной веры внутри границ и насаждение ее вовне – столь далеко, как только получится. Так что русская экспансия на север, восток, юг обретала смысл и оправдание. Церковь держала крест над головами первопроходцев, монашество освещало лампадой своей их путь. И невозможно, неправильно говорить, что экспансия подобного рода представляла собой скверну конкистадорства, что это завоевание огромных земель одним народом в интересах своего государства и больше ничего, а все прочее представляет собой идеологические украшения. Русский служилец, приходя в места незнаемые, не навязывал свою веру, а дарил. Истина – ведь это дар свыше, а не маркировка этничности. А русский инок, уходя в дикие пустыни, в чащобу, на острова в стылом море, искал не корысти, даже не места для проповеди, а возможностей молитвенного уединения, самого чистого, ничем лишним не омраченного служения Богу. Но эта чистота притягивала к нему других людей – и русских, и местных.
Все
Задолго до триумфов Московского царства, в XIV столетии, Русь терзали непрекращающиеся междоусобные войны. Князья выводили полки друг против друга, а иногда собственные руки обагряли кровью таких же, как они сами, князей Рюрикова рода. Народ пребывал во тьме духовной. Ордынские набеги обрушивались на древние города, главные культурные центры Руси. Не хватало ни книг, ни грамотных людей. Даже искусных ремесленников оставалось ничтожно мало. Оскудела и монашеская традиция… «Русская Спарта» – слабая, нищая, раздробленная – валялась в пыли перед могучими завоевателями. Ей изменил даже инстинкт самосохранения, растрескавшийся в бесконечных междоусобиях. Русь, кажется, утратила смысл жизни, помимо самого простого «поешь, попей, и день прожит». Чтобы вернуть ей смысл, церковь должна была найти в себе силы оторваться от земли, подняться в небо и начистить до слепящего очи блеска ту Рождественскую звезду, которая воссияла когда-то над Вифлеемом, посетила Русь, наполнила сердца надеждой, а потом, в скорбях и нуждах, затуманилась, потускнела над головами и в сердцах.
Церковь сделала это руками Сергия Радонежского.
Сергий вместе с братом Стефаном основали маленькую лесную обитель на горе Маковец, в отдалении от людных мест. Там жилось трудно. Вокруг стояли глухие леса: ни человеческого лица увидеть, ни побеседовать с кем-либо. Вдвоем они срубили себе бревенчатую келью и деревянную церковь, что потребовало немалого труда. Чем могли питаться братья? Тем, что сами же и добудут в лесу. Голод мучил их постоянно. Стефан не выдержал такой жизни. Житие преподобного Сергия говорит: «Стефан, построив и освятив церковь, еще некоторое время прожил в пустыне с братом и увидел, что пустынная жизнь трудна, прискорбна, сурова: во всем нужда, во всем лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья, ни чего-либо другого нужного для жизни. К тому месту не было ни дорог, ни привоза ниоткуда, вокруг этой пустыни поблизости не было ни сел, ни домов, ни людей, живущих в них; не вела туда никакая тропа людская, и не было ни прохожих, ни посетителей, но вокруг со всех сторон стоял лес – безлюдная чаща и глушь. Глядя на нее и тяготясь своей жизнью, Стефан оставил пустыню и родного брата, преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и ушел оттуда в Москву». А Сергий прожил там всю жизнь и там же закончил дни свои. Притом довольно долго в его обиталище был только один насельник – он сам…
Но постепенно вокруг отшельника Сергия стали собираться другие монахи, у него появились ученики, а слава о святом начала распространяться по всей Руси и за ее пределы.
В то время монастырь преподобного Сергия едва ли не полностью помещался там, где сегодня расположена его центральная площадь. Небольшая деревянная церковь, скромные монашеские кельи, несколько хозяйственных построек – вот, пожалуй, и все… В ту пору монастырь еще не знал ни обширных палат, ни каменных храмов, ни материального достатка. Сергиева эпоха в судьбе обители парадоксальна: игумен и его духовные чада уже прославились по всей Руси, но продолжают жить в скудости.
Житие преподобного Сергия сообщает: «Многие люди из различных городов и мест пришли к Сергию и жили с ним… Так понемногу монастырь увеличивался, братья умножались, кельи строились. Преподобный Сергий, видя, что братия умножается, и сам труды свои все более умножал, подавая пример стаду своему, как сказал апостол Петр: „Пасите стадо, какое у вас, надзирая за ним не по принуждению, но охотно, не господствуя над братией, но пример подавая стаду“… Преподобный отец наш игумен Сергий хотя и принял игуменство, чтобы стать старшим, но не изменил правила свои монашеские, помня Того, Кто сказал: „Кто из вас хочет быть первым, да будет из всех последним и слугой всем“. Это поучение Спаса зная, он смирял себя, и ниже всех ставил себя, и собой пример всем подавал, и на работу раньше всех шел, и на церковном пении раньше всех был, и на службе никогда к стене не прислонялся».
Всему русскому народу преподобный Сергий любезен чистотой души, бескорыстным служением Богу и прямотой поступков. Всю жизнь он был таким монахом, каким и надо быть. Вел аскетическую жизнь, питался мало, молился много, сну отдавал ничтожное время, не чуждался простого тяжелого труда, носил сермяжную небеленую одежду с заплатками. Не брезговал он, когда требовалось, плотницкой работой, хотя был сыном знатного человека – ростовского боярина. Но в аскезе никогда не доходил до вычурного самоистязания. Житие преподобного Сергия рассказывает о нем: «Он усердно служил братии, как купленный раб: колол для всех дрова… толок и молол жерновами зерно, пек хлеб, варил еду и заготавливал другие съестные припасы для братии, кроил и шил обувь и одежду и, зачерпнув воду в бывшем неподалеку источнике, носил ее в двух ведрах на своих плечах в гору и ставил у келии каждого брата». Власти и иных благ земных никогда не искал Сергий. Не он бегал за властью, а она за ним. В своей обители он уступил игуменство священнику Митрофану и лишь потом, умоленный братией, все же принял игуменский сан. Однажды восстала против него братия. Так Сергий ушел, слова худого не сказав: кого хотите себе главою, тот и будет, без свары отступлюсь… Предлагали ему архиерейство, да он отказался. Бескорыстный человек,
Именно устремленность к Богу, простота, бескорыстная вера и добрая мудрость привлекали к нему людей со всей страны. За советом приходили и князья, которых преподобный Сергий стремился отвратить от междоусобных войн. Ради установления мира он даже отказывался на время от своего уединения в лесной чащобе. Как миротворец он ходил в Нижний Новгород (1365) и Рязань (1385), как миротворец же участвовал в княжеском съезде в Переславле-Залесском (1374).
Святой Сергий учил людей в первую очередь любви и прощению. Он и сам подавал пример смирения в самых сложных ситуациях. Однако все это не означало абсолютного непротивления злу всегда и во всем.
Московскому князю Дмитрию Ивановичу предстояло сделать непростой выбор: вновь покориться ханам, ожидая еще более незавидной участи для Русской земли, либо рискнуть. Преподобный Сергий дал ему благословение выйти с войсками и биться за веру.
Об этом эпизоде из жизни преподобного Сергия знают сегодня многие. Гораздо менее известен и осмыслен другой его вклад в будущее страны: из среды троицкой братии выходили светочи русского монашества, становившиеся настоятелями крупных монастырей и архиереями. Так, учениками преподобного были святитель Феодор Симоновский, будущий архиепископ Ростовский; святой Андроник – основатель знаменитого Спасо-Андроникова монастыря под Москвой; преподобный Савва Сторожевский, игуменствовавший недолгое время в Троице-Сергиеве монастыре, а затем основавший Саввино-Сторожевскую обитель близ Звенигорода; преподобный Павел Обнорский, прославившийся крайним аскетизмом, и множество других светильников «иноческого делания». После кончины Сергия его ученики разошлись по всей Руси, проникли далеко на север, который тогда еще был слабо заселен. Создавая новые монастыри [10] , они возрождали ослабевшую было традицию русского монашества. Их духовный пример влиял на общество едва ли не больше, чем славная победа на Куликовом поле, ведь многие ученики Сергия сами стали живыми светильниками русского иночества.
10
Позднее, когда обитель разрослась, преподобный Сергий и сам основал еще несколько монастырей. О числе их спорят. Но, во всяком случае, несомненно, плодом его духовных трудов стали киржачская Благовещенская обитель, Высоцкая обитель в Серпухове и Успенская на Дубенке. С его именем также связывают создание знаменитого Старо-Голутвина монастыря под Коломной.
До преподобного Сергия севернорусское монашество знало главным образом особножительные монастыри. Там всякий инок имел свою келью, одевался и питался так, как позволял ему личный достаток. Общинное начало в подобных монастырях получило ослабленный, «смазанный» вид. Богач жил рядом с бедняком, питался сытно и не торопился подать из своего терема в тесную и ветхую келейку соседа часть трапезы. Разрыв в общественном положении, таким образом, сохранялся и в монастыре. Нередко такая обитель становилась пристанищем для благочестивых аристократов, доживавших тут век или же коротавших ссылку, порой купаясь в роскоши и ведя привычную жизнь, весьма далекую от монашеского идеала. Со времен Сергия в иноческой среде начались разительные изменения. Повсюду стали появляться общежительные или, иначе, киновиальные монастыри. Там имущество, вплоть до книг и мелких бытовых вещей, становилось общим, а трапеза – совместной. Общинное начало обрело мощный толчок для развития. Кроме того, киновиальный монастырь мог вести сложное, прогрессивное хозяйство: ему охотно жертвовали землю и другие угодья, а доход с них шел на храмовое строительство, благотворительность и нужды духовного просвещения. Общежительный монастырь сплошь и рядом оказывался центром книгописания и церковной живописи. Между тем никто из монахов не мог присваивать себе материальные блага, происходившие от такого уклада.
Историк Николай Сергеевич Борисов как-то подметил, что святость в высших ее проявлениях словно кочует по Руси. Покидает одно место и появляется в другом, а побыв там, вновь ищет себе иного пристанища. Так, Троица, великая духом при Сергии, позднее отпустила тонкий дар праведности на север, в Белозерье…
Укрепившись в эпоху преподобных Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского на скудной почве Московской Руси, русский побег христианского куста дал прекрасный цветок Северной Фиваиды – изысканного ожерелья иноческих обителей, широко разбросанных по пространствам Севера. Возникшая в местах диких, лесных, суровых, на неплодородных землях и в условиях неласкового климата «полночных областей», Русская Фиваида оказалась, может быть, лучшим из всего, что подарила Россия миру. Во всяком случае, самым красивым. Русская Фиваида, раскинувшаяся на просторах от северного Подмосковья до Кольского полуострова и Соловков, свидетельствует о великом времени, когда тысячи людей ради Христа и веры Христовой искали тишины, уединения, спокойствия духа и бежали суетной жизни, оставляя мирские блага, не думая об условиях простейшего комфорта.