Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года
Шрифт:
Ул. Воздвиженка, дом 9, некогда принадлежавший деду Льва Толстого – князю Н. С. Волконскому. Здесь же в 1858 г. бывал и сам писатель. Фото начала XX в.
Ул. Воздвиженка,
Н.С. Волконский, дед Л.Н. Толстого, прототип старого князя Болконского. С картины неизвестного художника
Глава 6
Гостиница Шевалье. 1850,1858,1862 гг
Трудно узнать в этом утлом домишке, съежившемся напротив шехтелевского МХАТа, когда-то «лучшую гостиницу Москвы». А ведь именно так отрекомендовал ее Толстой в одном из своих произведений. И кто только не был постояльцем гостиницы Ипполита Шевалье [7] : и известные всей России люди, и выдуманные писателями персонажи…
7
И все они приходили и приезжали в этот старый московский переулок, переживший за свою долгую жизнь немало переименований. Егорьевским его нарекли в XVII в. по здешнему монастырю Святого Георгия (память о монастыре живет в названии современного Георгиевского переулка). Затем переулок стал Спасским, в честь храма Спаса Преображения. Ну а далее – череда имен: Газетный (или Старогазетный), Квасной, Одоевский (усадьба Одоевских стояла на месте нынешнего МХАТа). Когда же он стал Камергерским? В 1886 г., по чину (а не по фамилии, согласно московским обычаям) придворного камергера Василия Стрешнева – усадьба Стрешневых стояла здесь издавна. А в 1923 г. по переулку «проехался» проезд Художественного театра. И лишь в 1992 г., когда в Москве уже было два Художественных театра, переулок вновь стал Камергерским.
Известно, что еще в конце XVII в. землею здесь владел ближайший соратник и собутыльник Петра I, имевший право входить к нему в любое время и без доклада, «князь-кесарь» Федор Ромодановский. Петр шутливо именовал его генералиссимусом и королем, прилюдно оказывал ему царские почести, ломая перед ним шапку, подавая тем самым пример своим подданным. Усадьба Ромодановского была обнесена деревянным частоколом, выходившим в современный переулок. Через полвека после смерти «князя-кесаря» владение отошло к князю Сергею Трубецкому, заново отстроившему усадьбу, впрочем, выгоревшую в 1812 г. во время оккупации Москвы французскими войсками.
Московским французам, согласно приказу московского же главнокомандующего графа Растоп-чина, незадолго до нашествия оккупантов было велено оставить свои дома и катиться из города подобру-поздорову, пока живы. Но уже лет через пять после окончания войны многие из них вернулись, причем в уцелевшую московскую недвижимость, которую им милостиво возвратили. Французы стали торговать, вновь пооткрывали свои лавки, служили домашними воспитателями и учителями, а также занялись гостиничным бизнесом.
В бывшей усадьбе Трубецких затеял свое гостиничное дело и Ипполит Шевалье. Гостиница вскоре стала популярной, превратившись, по современным меркам, в пятизвездочный
Захаживали сюда и московские жители – перекусить в гостиничном ресторане, например, после театрального представления в расположенных неподалеку императорских театрах. Драматург Островский здесь обедал, философ Чаадаев ужинал, поэт Некрасов пил минеральную воду…
Не единожды останавливался у Шевалье и Толстой. Впервые – 5 декабря 1850 г., когда Лев Николаевич в очередной раз приехал из Ясной Поляны. Он прожил здесь недолго, вскоре перебравшись в нанятую им квартиру в доме Ивановой на Сивцевом Вражке.
И после, приезжая в Москву, Толстой также бывал в этом здании – обедал в роскошном гостиничном ресторане, встречался с друзьями. «Утро дома, визит к Аксаковым…обед у Шевалье. Поехал, гадко сидеть, спутники французы и поляк», – отметил он в дневнике 29 января 1857 г.
А зимою 1858 г. Лев Николаевич вновь поселился в апартаментах Шевалье, о чем свидетельствует дневниковая запись от 15 февраля: «Провел ночь у Шевалье перед отъездом. Половину говорил с Чичериным славно. Другую не видал как провел с цыганами до утра…».
В этот период Толстой часто встречался здесь с историком Борисом Чичериным, о чем свидетельствует письмо от октября 1859 г.: «Любезный друг Чичерин, давно мы не видались, и хотелось бы по-примериться друг на друга: намного ли разъехались – кто куда? Я думаю иногда, что многое, многое во мне изменилось с тех пор, как мы, глядя друг на друга, ели quatre mediants («сухой десерт», фр.) у Шевалье, и думаю тоже, что это тупоумие эгоизма, который только над собой видит следы времени, а не чует их в других».
И, наконец, третий раз писатель поселился в номерах Шевалье уже не один, а с женой. То был самый большой период времени, проведенный Толстым в этом доме, – полтора месяца. В Москву супруги Толстые приехали 23 декабря 1862 г. Ровно за три месяца до сего визита, 23 сентября 1862 г. произошло венчание Льва Толстого и Софьи Берс в дворцовой церкви Кремля. Невесте было восемнадцать лет, а жениху – тридцать четыре.
Лев Николаевич приехал в Первопрестольную с рукописью только что законченной повести «Поликушка», чтобы передать ее в редакцию «Русского вестника». Ему были интересны и впечатления его московских приятелей от Софьи Андреевны, которую, в свою очередь, влекло в Москву желание повидаться со своей семьей, в том числе с матерью Любовью Александровной и отцом Андреем Евстафьевичем Берсами, что жили в Кремле.
«Чувствую и неловкость, и гнет, а вместе с тем дома все мне милы и дороги. Подъезжая к Кремлю, я задыхалась от волнения и счастия…» – передавала обуревавшие ее ощущения Софья Андреевна. Сам же Лев Николаевич по этому поводу говорил, смеясь:
«Когда Соня увидала свои родные пушки, под которыми она родилась, она чуть не умерла от волнения».
Приехав в Москву под самые рождественские праздники и осевши в гостинице, 27 декабря Толстой отметил в дневнике, что, «как всегда», отдал городской жизни «дань нездоровьем и дурным расположением». Встречи жены с его друзьями и знакомыми поначалу оставили у Льва Николаевича неприятный осадок: «Я очень был недоволен ей, сравнивал ее с другими, чуть не раскаивался», – откровенничал он в дневнике, зная, что и жена прочтет эту запись.