Московские этюды
Шрифт:
Могилка Ваньки-дурака через свое время неровно осела. Деревянный, на скорую руку, постаментик с березовой звездою завалился, угруз.
В следующее лето на этом месте поперло такое сочное разнотравье, что забредшая сюда одичавшая кобылица паслась на этом невеликом клоке аж до самого Троицыного дня.
На старое русское село в то же лето перебрались какие-то худородные переселенцы, - основали коллективное хозяйство, назвавши его "Памяти Ивана Дуракова, первого сельского революционера, зверски замученного контрой".
СКАЗКА О РУССКОМ МУЖИКЕ
Жил на
Звали мужика обыкновенным русским прозвищем Плотников, - по славному ремеслу его деда.
Мужик Плотников славное ремесло деда запамятовал. Но все равно прозвище фамильное носил как будто, так и полагается.
И в самом деле, разве виноват мужик, что его славный предок запросто обращался с топором, со стамескою, рубанком и прочим хитрым плотницким инструментом.
Предок мужика рубил крестьянские избы, возводил усадьбы для русских помещиков, устанавливал невиданной благолепости православные часовенки и храмы.
Славный предок мужика оставил после себя и срубы колодезные, и гумна, и даже сани гнул-мастерил.
Добрые благодарные земляки и доверили почетную фамилию деду мужика Лавр Плотников.
Мужик Плотников не имел ремесла, он жил колхозником.
СКАЗКА О РУССКОЙ БАБЕ
Жила да была на русской земле баба.
Потом бабу вдруг стали кликать - колхозница.
Пришла пора, выдали русскую бабу замуж. Стала называться Плотникова, - по славному прозвищу мужа.
Колхоз выделил молодым справную избу - пятистенок.
В пятистенке еще жил дух и пот мелкобуржуазного элемента, который до поры до времени подло скрывал, что он есть враг трудового народа. Элемент нажил пять сынов и трех снох-невесток. Законная советская власть отправила этих кровопивцев на перевоспитание в тундру, в тайгу, на рудники и другие стройки коммунизма.
Первенца русская баба народила прямо на стерне.
Второго - в общественном коровнике.
А третьего, аж на самом колхозном собрании, прямо на полу, затоптанном, заплеванном шелухой, а потому как бедная угорела от дыма цигарок и грозной речи представителя района.
Сыновья получились, как на подбор: русые, кудрявые, щекастые, озорники и охальники.
Муж русской бабы так путем и не вспомнил, не восстановил славного фамильного ремесла, зарабатывал горбом колхозные па-лочки-трудодни, употреблял русскую самогонку, был доволен сынами, своей работящей бабой и на революционные советские праздники надевал сапоги.
Прошли, протекли годы, голодные и урожайные, страшные и победные. В тех годах остались навечно и муж русской бабы, и два сына. Младший избрал жизнь вольную - воровскую, - в тюрьмах, в колониях да в бегах истреблял когда-то славную, напрочь им призабытую, фамилию Плотников.
Русская баба, по мужу Плотникова давно одна.
– Зажилась на свете зачем-то, - усмехается она щербатым иссохшимся ртом.
Она все еще называется колхозница. В молодые годы ее называли знатная доярка, знатная полеводка. Последние десять лет русская баба Плотникова моет полы в правлении колхоза.
– Я, сынок, теперича знатный технический труженик, во как!
– говорила русская баба заезжему пьяненькому
Умерла русская баба на восьмом десятке, так и не дождавшись святого батюшки из района.
Моложавый интеллигентный батюшка выступал на митингах.
Батюшку двигали в народные избранники.
Мир праху твоему, русская баба. Пухом русская земля тебе...
СКАЗКА ПРО РУССКУЮ ОБЫКНОВЕННУЮ СЕМЬЮ
Жила-была русская семья.
Жила она в предалеком времени в одном славном тридесятом государстве. Царство называлось СНГ.
Впрочем, как эти три буквы образовали, целое тридесятое государство никто толком не знал. Летописи сообщают о сем факте невразумительно и с некоторою недоуменною усмешкою. Но все равно все подданные, живущие в этом государстве, по древней привычке называли его тридесятым.
Семья жила из трех человек: мама, папа и Остапчик. Звучным именем мальчишку нарекли, - папаша утверждал: в честь его любимого книжного героя, который в кино был грузин и исключительно сыграл Остапа Бендера, ближайшего родственника турецкого султана. Если папа с апломбом говорил эту версию при интеллигентных маминых гостях, то мама первая мило смеялась, а сама со всей супружеской строгостью во взгляде сверлила чудившего папашку.
В общем, русская семья жила дружно. Как тогда говорили интеллигентно. По утрам дружно поглощали манную кашу. По праздникам - с изюмом. Случалось, едали и гречневую. И даже с маслом. Иногда. Со сливочным, коровьим. Чаще было опасно. Потому что со сливочным даже приевшаяся манная потреблялась чертовски споро, с примерным солдатским аппетитом.
Грязную посуду мыл папашка. Как самый сильный. Кашу варила мама. Как самая слабосильная по природной конституции и по конституции тридесятого государства. И потом, мама умела мешать ложкой как следует. Зато Остапчик сосредоточенно выковыривал из всех тарелок черные изюминки. В изюминках жили витамины. Витамины Остапчику полагались по возрасту. И в придачу Остапчик учился у Нины Семеновны, которая называлась учительницей 2 "Б".
У Фаины Семеновны жил классный журнал с фамилией Остапчика. И Фаина Семеновна, как настоящий выбранный президент могла зловеще воспитательно усмехнуться, когда Остапчик чего-то мямлил у черной и страшной доски, чтоб законной своей волей вдруг нарисовать напротив фамилии Остапчика пузатую оценку.
Пузатая оценка называлась ужасно: двойка! И все равно, Фаина Семеновна педагогическим (с высшим образованием) голосом укоряла пунцового застрявшего Остапчика:
– Тебе, милый мой, в специнтернате... А я тут с тобой! Им за это деньги платят...
А ученик 2 "Б" класса обыкновенной столичной школы Остапчик вдруг со всей зрительной отчетливостью вспоминал, как сегодня утром, праздничным утром, - у мамы день рождения!
– он тщательно выедал все вкусненькие изюминки, даже у мамы... чтоб стать очень умным, чтоб принести маме подарок... и совсем не пузатую ужасную двойку, а наоборот - четыре, а может и на целую пятерку ответить, как Венька, сосед.