Московские каникулы
Шрифт:
Т о н я (придравшись). Сколько я просила не называть меня Тонной?
К о с т я. Так не граммом же?
Т о н я. Не можешь без дурацких каламбуров — зови Антониной.
К о с т я. Может, Антониной Павловной?
Т о н я. Язык не отвалится. Ну, я пошла.
К о с т я. Стой! Сейчас выйдет твое сытое и доброе божество, сдам ему тебя с рук на руки.
Т о н я. Циник ты, Бережной…
К о с т я. Думаешь, это легко — быть присяжным циником и говорить людям правду?
Т о н я. Да, наверно,
К о с т я. Вот и мы с тобой о вере заговорили!
Т о н я. Но, по-моему, еще трудней верить и бороться за то, во что веришь!
К о с т я. Между нами только та разница, что ты веришь в силу слов и заклинаний, а я — нет.
Т о н я. В силу чего ты веришь?
К о с т я. В силу любви.
Т о н я. Ты-то?
К о с т я. Я-то. Не ожидала?
Т о н я. Ты сам не ожидал, что такое ляпнешь.
К о с т я. Меньше апломба, Тонночка. Ты же ничегошеньки про меня не знаешь. Как и про многих других. Для тебя в классе всегда существовал только великий Боб Глебов, а остальные — комашня, мешающая лицезреть его лик лучезарный. Кроме Женьки, конечно, перед которой ты преклоняешься за то, что ее выбрал Борис. А между прочим, это она его выбрала, а не он ее. Борис, может, тебя предпочел бы, будь его воля.
Т о н я. Совсем какую-то чушь понес…
К о с т я. И юная дева зарделась, зарей запылали ланиты…
Т о н я. Тоже сказал — предпочел бы… Да второй такой девчонки, как Жека, во всей Москве нет!
К о с т я. Валяй-валяй, уничижайся.
Т о н я. Да ты у нас любую спроси!
К о с т я. Я у тебя другое спрошу. Знаешь ли ты, скромная дева, сколько неразделенных любовей произрастает на тучно унавоженной образованием почве нашего класса?
Т о н я. К чему это ты?
К о с т я. Знаешь или не знаешь?
Т о н я. Ну сколько?
К о с т я. Во-первых, твоя тщательно скрываемая ото всех любовь к уже упомянутому Борису Великому…
Т о н я. Заткнись! Я это слово и подумать про себя боюсь — любовь. А ты вслух, без всякого чувства. Трепло!
К о с т я. Продолжить?
Т о н я. О присутствующих не будем.
К о с т я. Жаль. Может, я и о своей безответной страсти рвусь поведать?
Т о н я. У таких, как ты, может быть только одна любовь. И совсем не безответная. К самому себе.
К о с т я. У таких, как я… Думаешь, таких много?
Т о н я. Навалом. К сожалению.
К о с т я. Не пойму, за что ты на меня психанула — за то, что разгадал твою тайну или что хочу тебе помочь?
Т о н я. Ты — мне? Не нуждаюсь.
К о с т я. А знаешь, какой твой самый большой недостаток?
Т о н я. У меня их много.
К о с т я. Нет, один. Тот, что у тебя нет недостатков. Ты слишком трезва и добродетельна, и это отвратительней всего.
Т о н я. А ты?
К о с т я. А я весь соткан из недостатков, и это мое единственное достоинство. Ладно, вернемся к тебе и Борьке.
Т о н я. Зачем?
К о с т я. Ты знаешь, почему он тебя не замечает как
Тоня фыркнула.
Не смейся, в этом вся соль. Потому что тебя не замечают другие! Да-да, такую заметную, хотя бы из-за роста, а не замечают. Вот если б ты хоть раз закадрилась со стоящим парнем — и Борька на тебя глаз бы кинул!
Т о н я. Жаргончик у тебя…
К о с т я. Плюнь на слова, задумайся о сути! Ты с ним с какого класса учишься?
Т о н я (вздохнув). С первого…
К о с т я. Убиться можно! Ты для Борьки кто? Свой парень! А для любви это гроб с музыкой!
Т о н я. Что ж поделаешь…
К о с т я. Как что? Ты должна предстать перед ним в новом, неожиданном качестве, понимаешь? Он должен сделать открытие, которое поразит его… Как удар в челюсть во время самбо!
Т о н я. Какое открытие?
К о с т я. Что ты не только счетно-вычислительная машина для решения трудных математических задач и не катапульта для забрасывания мячей в корзину, но что у тебя имеется еще и тонкая, поэтическая душа!
Т о н я. Брось, никто не поверит, что у девушки с толстыми ногами может быть тонкая душа.
К о с т я. Во-первых, они у тебя вовсе не толстые…
Т о н я. Правда?
К о с т я. Факт. Нормальные здоровые ноги. Во-вторых, если обращают внимание не на ноги… Какие б они ни были, а на душу… Тогда ноги из категории эстетической превращаются в обычное средство передвижения, как троллейбус или метро. А все восторги сосредоточиваются на душе.
Т о н я. Да ты откуда знаешь?
К о с т я. Кто много наблюдал, а страдал — еще больше, тот все знает.
Т о н я. Цитата?
К о с т я. Крик души. Пойми — в основе всякого чувства лежит ревность! Она возникает гораздо раньше любви.
Т о н я. Я вижу, ты крупный теоретик.
К о с т я. И практик — тоже. Хочешь, поставим строго научный эксперимент?
Т о н я. Какой?
К о с т я. Закрутим сегодня на глазах у Боба бурный роман — и увидишь, что из этого получится.
Т о н я. Ничего не получится. Ему, кроме Жеки, никто не нужен. (Помолчав.) А вот тебе этот эксперимент зачем? Человеколюбие одолевает?
К о с т я. Не совсем. Если реакция при эксперименте будет, как я ожидаю, бурной, то возможен выход побочного продукта. Он-то меня и занимает.
Т о н я. Химичишь ты не пойму чего… Нет, Бережок, такие опыты — не моя стихия. И вообще это бред. Все ты выдумал про меня и про Бориса…
К о с т я. А вот я сейчас у него самого спрошу.
Т о н я (испуганно). Попробуй только!
К о с т я (усмехнувшись). Тогда, ясно, выдумал…
Из дома выходит принарядившийся Б о р и с.