Московские коллекционеры
Шрифт:
Павел Михайлович обеспечил свой музей не только деньгами, но и продумал систему управления. Вопрос этот он намеревался решить по-родственному. Передав после смерти брата Сергея Михайловича галерею городу, Павел Михайлович превратился из собственника в пожизненного попечителя. В случае же его смерти попечителем становился племянник, единственный сын С. М. Третьякова, — своих наследников у Павла Михайловича не было: младший сын скончался от скарлатины, а старший сын Михаил был болен от рождения.
В 1896 году Николай Сергеевич Третьяков внезапно скончался (он был ровесник и приятель Остроухова, занимался вместе с ним живописью и упоминался в его письмах под ласковым именем Третьекаша) и место попечителя оказалось вакантным. К счастью, у Павла Михайловича имелось на примете «достойное лицо».
Руководство галереей Дума поручила коллегиальному органу —
«1. Александра Павловна Боткина… Ближайшая наследница П. М., ближе всех знакомая с симпатиями и планами покойного отца. Хотя еще молодая, но умная, энергическая особа с большой любовью и пониманием искусства, как выросшая в этой галерее. 2. Илья Семенович Остроухов. Близкий приятель покойного, уже много поработавший с ним в галерее, как собиратель художественных произведений сам хорошо знающий ценности этого дела — человек с несомненным вкусом в искусстве, деятельный, чуткий, сам талантливый художник. 3. Илья Евменьевич Цветков — необходимый элемент консервативного характера в искусстве, чтобы иногда и сдерживать молодые порывы двух первых членов комиссии; человек, любящий искусство и хорошо, по опыту, знающий ему цену». Валентин Серов, выбранный «от художников», в рекомендациях не нуждался.
В марте 1899 года Совет принес присягу и приступил к исполнению обязанностей (работа, заметим, велась на общественных началах и денежного вознаграждения не предусматривала). Сначала пришлось сосредоточиться на строительных делах и спешно начать перестраивать дом, в котором жило семейство Третьяковых и который после смерти Павла Михайловича покинуло, равно как и собственно галерею. Внешний облик Московской городской художественной галереи П. М. и С. М. Третьяковых был для московских властей, несомненно, вопросом престижа. Краснокирпичный фасад, придуманный В. М. Васнецовым, одевшим старинный особняк в Толмачах в одежды а-ля рюс, устроил всех. О том, что галерея — городская собственность, напоминал герб Москвы с Георгием Победоносцем, исполненный Николаем Андреевым. Барельеф из песчаника был первой работой скульптора, начинавшего, с легкой руки Остроухова, карьеру монументалиста.
Лидерство Остроухова во всем, что ни делалось — от переговоров с подрядчиком до покупок картин, — было очевидным. Ни собирательство, ни тем более живопись не позволяли развернуться. Теперь в распоряжении Ильи Семеновича имелся главный московский музей, где он чувствовал себя хозяином, где мог управлять, наставлять, поучать. Боткина и Серов не стремились да и при всем желании не могли отдавать галерее столько времени. Для Остроухова же новое поприще открывало возможность взять реванш. Как художник он делался год от года фигурой все менее заметной, как пейзажист, «определявший лицо» передвижных выставок 90-х годов, уходил в историю. Здесь надо отдать должное Александру Бенуа, не забывшему в своей «Истории русского искусства» воспроизвести остроуховское «Сиверко», и Грабарю, написавшему о нем проникновенные строки во введении к своей «Истории» («Бодрость живописи, ясность мысли и свежесть чувств»), назвав лучшим русским пейзажем 1880-х годов, даже более значительным, нежели левитановские картины.
Павлом Михайловичем Остроухов, конечно, не стал, но и «Илья Семенович» в начале 1900-х звучало весомо. Его голос — купит — не купит — был способен изменить биографию художника. («Какой-то художник из молодых… застрелился, оставив записку, что в смерти моей винить Остроухова. Вот и попечительствуй тут!» — пожаловался он однажды Боткиной.) «Остроухов — фактический диктатор в области изобразительного искусства», — с раздражением было сказано про него. С его знакомствами и связями лучшей кандидатуры для собирания произведений для международных выставок нельзя было найти: он попробовал себя в качестве устроителя русского художественного отдела на Парижской выставке 1900 года и сразу удостоился французского ордена Почетного легиона.
Как член Совета галереи Остроухов вынужден был постоянно лавировать: не ошибиться с новыми именами и не упустить шедевр классика, пополнить галерею и не обделить собственную коллекцию. Друзья подбадривали его. «Искренне желаю Вам обновить галерею Малявиным, столь искренне желаю,
157
Николай Петрович Вишняков
(1844 — после 1927) — художник — любитель, гласный Московской городской думы (1907–1912), член совета галереи (1903–1905). Происходил из купеческой семьи, занимавшейся золототкацким производством. Окончил естественное отделение Московского университета, увлекался геологией, собрал коллекцию минералов и окаменелостей.
Илья Семенович был раздавлен. Возгласы сочувствия, репинские стенания: «Боже, в чьих руках теперь галерея!» — исправить ничего не могли. «Сие грустное событие есть акт большой несправедливости, ибо я считаю И. С. человеком, необходимым галерее, которого трудно заменить кем бы то ни было (несмотря на его подчас властный тон и т. д. и дипломатию, которая, однако же, ни к чему в конце концов не привела)… Ужели это интрига? Если же интрига, то что же — крайность направления в пресловутых покупках (ему лично приписываемых?!), — писал А. П. Боткиной расстроенный Серов. — Вчера получил письмо от И. С.
– он умоляет в видах самой галереи не вздумывать мне подавать в отставку… Уходить все равно придется и, вероятно, очень скоро — ибо находиться в положении И. Е. Цветкова… и обучать исподволь купно с его единомышленниками кн. Голицыным и г. Вишняковым так называемому декадентству (в этом, разумеется, обнаружится наше гражданское мужество в борьбе, так сказать) — более чем грустно, считаю прямо невозможным для себя…»
Весь предыдущий год Остроухов с Серовым убеждали Цветкова с Голицыным, что вкусами публики в вопросе покупок руководствоваться нельзя, поскольку новое, смелое и талантливое в искусстве редко имеет при своем появлении широкий успех. Хрупкий мир между фракциями нарушили вполне невинные «Портрет девушки» Федора Боткина (жившего в Париже кузена жены Остроухова) и карикатура Павла Щербова. Академик М. П. Боткин (приходившийся жене Ильи Семеновича дядей), вместо того чтобы поддержать родственника, заявил в интервью, что покупки Совета «разжижают» галерею и вообще ее недостойны. Не говоря уже о потраченных суммах. («Я бы еще понимал купить "Аленушку" за 500 руб… но платить семь-восемь тысяч — это абсурд».)
«Дорогой Шура, у нас тут целая драма по поводу Совета, — писал Александру Бенуа Серов. — Весьма возможно, что дойдет до заявления в Думе. Пока ругается только скверненькая газета "Новости дня", но за ее ширмами действуют другие темные силы. Остроухов совсем заметался (галерея, действительно, наичувствительнейшая струна в его, так сказать, душе). Мне-то что, мне наплевать, я всегда, как эгоист, ухожу оттуда, где мне становится неприятным мое пребывание. Но тут дело все же нешуточное и придется бороться — т. к. считаю, что хотя наши покупки в галерею и не вполне достаточны, т. е. кое-что пропустили, но… сомневаюсь, чтобы другой Совет или же один покупщик… покупал лучше». (Курсив мой. — Н. С.)