Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Муравьев Владимир Брониславович

Сретенский переулок, идущий к Сретенке — будущей Большой Лубянке — от Милютинского переулка, в том же справочнике 1782 года обозначен уже под этим устоявшимся названием, что является свидетельством его более давнего происхождения, он появился и получил свое название, видимо, в XVII веке.

В XV–XVI веках между Лубянкой — слободой новгородцев и рекой Неглинной находился Пушечный двор (память об этом — название улицы Пушечной), на нем лили пушки, колокола, монументальные храмовые паникадила. Здесь литейный мастер Андрей Чохов в 1586 году отлил Царь-пушку. Во второй половине XVII века Пушечный двор перевели на новое место — за Земляной город к Красному пруду, а земли были розданы частным владельцам под усадьбы и сады. Так появились здесь дворы

князей Волконских, Голицыных, Урусовых и другой знати. В начале XIX века территория, ныне занятая творением Палуя и Макаревича, принадлежала князю М. Н. Голицыну, который не чуждался новых экономических тенденций. Он открыл в Москве пассаж «Галереи с магазинами М. Н. Голицына» между Неглинной и Петровкой за Малым театром (на территории нынешнего ЦУМа), а также перестроил под торговые помещения свой дом на Большой Лубянке, не сгоревший в пожар 1812 года.

Среди купцов, снимавших у Голицына и его наследников помещения под свою торговлю, были такие, кто оставил по себе память в московских летописях. В 1813 году здесь открывается просуществовавшая много десятилетий «Санкт-Петербургская кондитерская». В 1814 году профессор Московского университета химик Ф. Ф. Рейс открыл аптеку и начал торговать минеральными водами, позже в компании с коллегой — профессором медицины Х. И. Лодером он открыл на Остоженке известное «Лечебное заведение искусственных минеральных вод». С именем Лодера предание связывает появление в русском языке слова «лодырь» — так народ прозвал прогуливавшихся по саду после приема воды вполне здоровых на вид господ. В 1850-е годы в доме Голицына на Большой Лубянке открылась торговля семенами и саженцами садовых и сельскохозяйственных растений Карла Мейера, имевшего собственные питомники и плантации за Семеновской заставой, хорошо известные не только в Москве. Улица, где находилась плантация, до 1974 года называлась Мейеровским проездом (с 1974 года — проспект Буденного).

Иметь торговлю на Большой Лубянке считалось престижным, там открывали свои магазины самые преуспевающие фирмы. В начале XX века в голицынском доме появился новый кондитерский магазин «Товарищество Георг Ландрин».

Историю возникновения этой фирмы известный московский булочник Дмитрий Иванович Филиппов рассказал В. А. Гиляровскому, а тот пересказал ее в книге «Москва и москвичи».

^{Магазин Г. Ландрина на Большой Лубянке. Рекламная фотография 1912 г.}

Вот эта история.

На кондитерскую Григория Ефимовича Елисеева — владельца известного всей Москве роскошного магазина на Тверской — работал кустарь по имени Федя. Он производил леденцы, в чем был большой мастер: в отличие от одноцветных леденцов других кустарей, он делал двухцветные: одна половинка — беленькая, другая — красненькая. Кроме него, никто не умел такие делать. Леденцы тогда назывались монпасьеи продавались завернутыми в бумажки, обвертывал их сам кустарь-производитель.

Однажды этот Федя наделал целый лоток своего цветного монпасье и накрыл его брезентом, чтобы потом обернуть в обертки. Но в тот день то ли именины какие были, то ли еще что — одним словом, он загулял и забыл про конфеты.

Утром вскакивает с похмелья, видит — лоток накрытый, завязанный, подхватил его и побежал, чтобы не опоздать. Елисеев развязал лоток и закричал на Федю:

— Что ты принес мне?!

Взглянул Федя на товар и вспомнил, что забыл обвернуть конфеты. Взял он лоток и понес домой, раздосадованный.

Лоток тяжелый, присел Федя отдохнуть на тумбу возле женской гимназии. Бегут мимо гимназистки, заглянули в лоток.

— Почем конфеты?

Федя сразу и не понял, занятый своими мыслями, что его спрашивают, а гимназистки торопятся:

—

Давай по две копейки.

Гимназисток много, быстро раскупили весь лоток.

— Ты завтра приходи во двор к двенадцати часам, к перемене, — говорят, а одна спрашивает:

— Как тебя зовут?

— Федор, по фамилии Ландрин…

Подсчитал Федя барыши, оказалось — выгоднее, чем отдавать Елисееву. На следующий день принес он свои конфеты в гимназию, а там его уже ждали. «Ландрин пришел!» — кричат. И опять он в два счета расторговался.

— Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл, — закончил свой рассказ Филиппов. — Стали эти конфеты называть «ландрин».Слово показалось заграничное, что и надо для торговли — ландрин да ландрин! А сам-то он — новгородский мужик и фамилию свою получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит. К своей «заграничной» фамилии Федор с рекламными целями присоединил и «заграничное» имя — Георг.

А конфеты под народным названием «ландрин» получили огромную популярность из-за дешевизны и потому, что в общем-то были вкусными.

Производство разноцветных леденцов без обертки продолжалось и после революции, причем в гораздо более значительных количествах. В послевоенные годы их выпускали и развесными, и в круглых жестяных коробочках, такая расфасовки была особенно удобна для желающих бросить курить. На коробочках имелась этикетка с торговым названием продукта: «Монпасье леденцовое», но продавцы на витринных этикетках обычно писали более известное и привычное: «ландрин».

Магазины в бывшем голицынском доме существовали до 1920-х годов, а сам дом простоял до 1970-х, поэтому его можно увидеть на фотографиях, да и в памяти многих москвичей сохранился его облик.

Во втором и третьем этажах голицынского дома — над лавками — помещались недорогие гостиницы, меблированные комнаты, жилые квартиры, двор был застроен складскими помещениями.

В 1830-е годах в этом доме, в крыле, обращенном на Кузнецкий Мост, находилась квартира и мастерская скульптора Ивана Петровича Витали, работа которого «Четыре реки» украшала водоразборный бассейн на Лубянской площади. К тому времени Витали был уже хорошо известен в художественных кругах, он участвовал в создании Триумфальных ворот у Тверской заставы, его скульптуры стояли на парадных воротах Воспитательного дома на Солянке, он имел много заказов на статуи и бюсты от государственных учреждений и частных лиц.

В первой половине 1836 года у Витали, возвращаясь из Италии в Петербург через Москву, несколько месяцев прожил Карл Павлович Брюллов, и здесь в мае 1836 года произошла первая личная встреча Брюллова и Пушкина.

^{К. П. Брюллов Портрет И. П. Витали, работающего над бюстом К. П. Брюллова. 1836 г.}

Пушкин был хорошо знаком с его старшим братом Александром, архитектором и талантливым художником-портретистом. Александр Брюллов в 1832–1833 годах сделал рисунок с натуры «Пушкин на обеде, устроенном известным петербургским издателем и книготорговцем А. Ф. Смирдиным», гравюра с которого была помещена на титуле изданного Смирдиным альманаха «Новоселье», в 1832 году сделал акварельный портрет Н. Н. Пушкиной и несколько рисунков к «Домику в Коломне». Но еще прежде знакомства с А. Брюлловым Пушкин увидел работы его брата Карла. Известно, что в 1827 году поэт посетил выставку в Академии художеств, на которой демонстрировалась картина Карла Брюллова «Итальянское утро». Знаменитая картина художника «Последний день Помпеи» вызвала у Пушкина желание этот сюжет выразить средствами поэзии. В его бумагах сохранилась рукопись, которую пушкинисты считают незаконченным наброском, но думается, что это завершенное и отделанное произведение описательного жанра: