Московские праздные дни

Балдин Андрей Николаевич

Все они суть новые и новые описания Москвы. Все они в той или иной степени пространственно насыщены, скрыто архитектурны.

В основе большинства из них лежит мотив сотериологический. Московский сочинитель ищет спасения и видит его возможность единственно в округлом теле времени Москвы. Здесь важно услышать это в — в Москву, внутрь Москвы, столице

за пазуху. В ее спасительное, совершенное помещение.

Московское помещение — здесь «помещение» это уже процесс: помещение души в Москву, точно в Эдем, — носит характер сакральный.

«Цветник» и источник

Эти «пластические» свойства идеальной (спасающей) Москвы отчетливо проявляют себя в столкновении с внешней силой, взглядом извне. Здесь является Петр Великий как образцовый противумосковит. Царь Петр десакрализует Москву, налагает на нее чертеж рациональный, нововременский. Им отменен формообразующий принцип метафоры: фокуса, сжатия, центроустремления смыслов, «потоков» московского времени.

Ему возражают анонимные московские источники: «Цветник», «Жемчюг», «Огородная книга» — и с ними все, что написано о здешнем земном рае.

Тут необходимо уточнение: Москва не просто преломляет и связывает время, но «продуцирует» его. Это существенное уточнение к образу Москвы-линзы. Линза лишь преломляет внешний свет — Москве необходимо иметь в своем фокусе собственный источник света. Заменяем свет на время — получаем начало времени: это и нужно Москве. Только так ее сакральное действие может быть обеспечено. Имея потенцию начала (возрождения) времени, она может не бояться смерти. Спасать себя и своего обитателя (сочинителя). Затем ей и нужен источник, родник, «Цветник» времени.

Для Толстого этот источник нового (или просто его) времени естественным образом помещен в 1812-й год. Толстой смотрит на Москву через фокусирующую, магнетическую сферу своего сочинения. Ему нужно понять, что произошло с Москвой в двенадцатом году. Произошло следующее: Москва преобразилась, сосредоточилась в тяготении

общих чувств, в фокусе общего зрения, вернулась с периферии народного сознания в центр, в столичное состояние. Россия вновь нашла в себе Москву, новая русская история обнаружила центр, источник времени. Матрицу нового (праздничного) календаря.

Московские праздные дни

Нетрудно заметить: этот источник времени — праздник, в Москве ежедневный.

Именно он обладает свойством бесконечно растяжимой мгновенности, той, что объемлет все возможное протяжение времен. Праздник мгновенен и, притом, поместителен.

И таковы все они, все вместе, явленные в единораздельной симфонии года, и каждый в отдельности, на фоне мерцающей суммы прочих.

Основной (сокровенной) целью московского праздника является времятворение — перманентное, одновременно свертывающее и развертывающее темную ткань континуума.

Толстой, попав на праздник переоснования города 1839 года, оценил его как чудо о возобновлении времени. Дальнейшие его действия, планы, проекты, роман были прямым продолжением того праздника.

Праздник имеет свойство самовозобновления, «продуцирования» времени.

Тут все сходится окончательно и бесповоротно: праздный день и есть ноль, начало времени. В мгновении настоящего времени, обозначенного на оси «икс» нулем, свернуто содержатся все времена. Праздник особождает их, оборачивает вокруг себя классической московскою фигурой. Праздный день есть исходный пункт перманентного москвоустроения.

Мгновением праздника Москва обернута со всех сторон. Бесконечно мала, бескрайне велика. Переполненно пуста. Смешна всерьез; уморительно серьезна. Ее извлекают на свет праздники, воспроизводящие сами себя многомерные «нули» времени.

В коконе праздных дней Москва плывет, как монгольфьер, спасаясь из плена мертвого пространства.