Московский бридж. Начало
Шрифт:
Должен здесь заметить, что общее мнение было таково, что Патя стал творить такое только начиная с какого-то момента. Ведь такие сдачи (типа пятой десятки пик) не могли остаться незамеченными.
Кстати, Марик всегда с подозрительностью относился к Петру Александровичу. «Тебе не кажется, – говорил он мне, – что наказующую контру Патя произносит жестко – "Контра!", а информационную – как "Контр"». И иногда, когда Патя давал "Контр", Марик его (как бы в шутку) спрашивал: «Петр Александрович, вы сказали "Контра!" или "Контр"?» Патя в ответ на это только добродушно посмеивался.
Странно, но несмотря на все сказанное, я вспоминаю
Петр Александрович никогда не возражал, когда его называли Патей или полковником. Хотя обычно так его называли за глаза. А к нему лично обращались с уважительным «Петр Александрович». Мало кто знает, что на самом-то деле Петр Александрович полковником не был. Его последнее воинское звание было подполковник. Звезда, похожая на Звезду Героя Советского Союза и украшающая его грудь, не была Звездой Героя. Он что-то когда-то мне объяснил про эту звезду, но воспроизвести эти объяснения я сейчас не могу.
* * *
Хочется сказать еще несколько слов о Генрихе Грановском. В то время, когда мы играли с ним в Ронишах, мы не были близкими друзьями. Мы сблизились с ним много лет спустя, где-то в середине восьмидесятых. Тогда он мог уже зайти к нам не Преображенку просто так, когда не было никаких игр.
Генрих преподавал математику в Московском инженерно-строительном институте. Он был профессиональным репетитором. Зарабатывал на репетиторстве неплохие деньги. Как-то он сказал мне, что его кто-то там часто спрашивает, откуда у него деньги. И поначалу его такие вопросы раздражали. Но в какой-то момент он придумал, как будет на такие вопросы отвечать. И теперь он говорит, что, мол, знаком с одной очень пожилой балериной, которая его просто обожает. И вот она-то и содержит его. При этом он сообщал некоторые интимные подробности: его балерина любит дарить Генриху всякие дорогие безделушки и часто говорит ему: «Пошелуй меня, шиночек».
Генрих занимался с Анькой математикой, категорически отказываясь брать за это деньги. После восьмого класса мы захотели перевести Аньку в математическую школу. Это была довольно известная в Москве школа #179. Расположена она была в самом центре Москвы. Когда-то там учились обе доченьки Александра Вертинского. А с 1970 года там образовались математические классы. И к тому моменту, когда Анька туда стала поступать, эти математические классы уже считались одними из сильнейших в Москве.
Анька стала сдавать экзамены. Решила пару задач. Но этого было недостаточно, чтобы ее приняли. Но в то же время это было не так уж и плохо, чтобы ее отсеяли после первого тура. И Аньку пригласили на второй тур решения задач.
И вот вечером, накануне второго тура, я решил немного позаниматься с Анькой математикой. Я подумал, что времени нам хватит только на одну какую-нибудь тему. Поэтому надо было выбрать очень «ходовую» тему. И я посчитал, что если тогда, давным-давно, в Румынии, вопреки правилам математических олимпиад, была дана известная задача (которая у нас была в седьмом классе на Московской олимпиаде), то, наверное, эта тема и есть самая «ходовая».
И я стал рассказывать Аньке про эту задачку. Рассказал ей про алгоритм Евклида. После этого Анька пошла на второй
Анька, конечно, сделала эту задачку и решила еще какую-то. И опять кого-то из второго тура приняли в школу, кого-то отсеяли, а Аньку пригласили на третий тур.
И тут до меня дошли слухи, что среди принятых школьников были те, которые выступили не лучше, чем Анька. Я пожаловался на это дело одной своей университетской подруге. Назову ее здесь условно Майей Херц. Так вот, Майя Херц мне на это сказала: а что ты, мол, Слава, хочешь? Ведь в эту школу поступает много ребят, родители которых – известные математики. А если дети известных математиков не очень хорошо выступили на экзаменах, то это справедливо, что их приняли. Потому что их родители смогут им помочь в дальнейшем.
Это, конечно, интересное соображение – принимать в математическую школу не тех детей, которые более талантливы в математике, а тех детей, родители которых стали профессиональными математиками. Но мне такая логика не показалась правильной. Я пожаловался на это дело Марику Мельникову. Марик сказал мне, что он тут же позвонит Шурику Кириллову или Коле Константинову, которые в этой школе играли ведущую роль. И он действительно позвонил Шурику Кириллову и потом перезвонил мне и сказал, что я могу считать, что Аньку уже приняли в школу.
А Анька мне сказала, что раз ей дали ту самую единственную задачу, про которую я ей рассказал, то, может быть, я ей расскажу еще про какую-нибудь задачку? Я напрягся и дал Аньке еще какую-то задачку, которая мне показалась стоящей данного момента. Одновременно я попросил Генриха объяснить Аньке, как геометрические задачи на построение можно решать с помощью аналитики. Генрих позанимался с Анькой. Анька пошла на третий тур. Смешно, но там сработали и прием, объясненный Генрихом, и моя вторая задачка. Кроме того, Анька сделала еще одну задачку уже вполне самостоятельно.
Через пару дней нам позвонили из школы и сказали, что Аньку приглашают на четвертый тур. Три задачки на третьем туре не решил никто, кроме Аньки. Однако после третьего тура еще часть школьников была принята в школу. Тут я позвонил Марику и спросил его, как он объяснил Шурику Кириллову, о чем он его просит. И не понял ли его Шурик Кириллов так, что Марик просит Аньку не принимать в школу, даже если она решит все задачки? Одновременно я позвонил в школу и сказал, что Анька больше ни на какие туры не пойдет. Очень быстро после этого из школы позвонили и сказали, что Анька туда принята.
Тот факт, что Анька смогла на экзамене решить задачку на геометрическое построение, используя при этом некоторую технику, которую ей объяснил Генрих, говорит хорошо не только об Аньке, но и – еще больше – о Генрихе. Видно, он был все-таки классным репетитором. Сам он, кстати, был не очень высокого мнения о том, что делает. Он мне как-то сказал, что есть люди, которые что-то умеют делать, например вот ты (это он сказал про меня). А есть люди, которые сами ничего не умеют делать, например я (а это он сказал про себя), и они могут только учить других. По всей видимости, излишняя самокритичность Генриха была присуща ему не только в бридже, но и вообще в жизненных ситуациях.