Московский лабиринт. Дилогия
Шрифт:
Алан покачал головой:
– Враньё вам не идет.
Медленно встал, подошел к окну и проговорил, задумчиво глядя на багровеющее закатное солнце:
– Жизнь – суровая штука, Татьяна. Очень печально, что она бывает сурова даже к таким красивым девушкам.
Обернулся и посмотрел на меня с легкой грустью:
– Наверное, думаете, что я собираюсь отдать вас этому мяснику Фатееву? Нет. Он убьет вас еще до того, как получит хоть какую-то информацию.
Алан засунул руки в карманы брюк и прошелся по комнате:
– Существуют более действенные
Я судорожно сглотнула.
Он приподнял бровь:
– Вам надо объяснять, что это такое?
Да, нет, можно было не объяснять. На Украине такое уже использовали. Но американец все же уточнил, с леденящей дотошностью:
– После двух сеансов ментосканирования – люди теряют рассудок, после четырех – превращаются в растение. Вы хотите умереть героиней, Татьяна? Вы будете жить идиоткой. Пускать слюни и испражняться. Не вызывая ничего, кроме отвращения. А главное, совершенно напрасно, потому что из ментограмм можно узнать практически всё.
Пожал плечами, задал риторический вопрос:
– Неужели вы этого хотите?
Отвернулся. И вдруг произнёс неожиданно мягко:
– Я тоже не хочу.
Снова сел в кресло напротив. Попробовал рукой кофейник:
– Остыл. Заварить для вас свежего?
– Не надо, – голос у меня предательски дрогнул.
– Считаете меня негодяем?… Да, я знаю про Воронеж, про вашу семью… Простите. Не было другого способа вас разговорить.
В глазах его не чувствовалось фальши. А может, у меня не хватало умения её различить.
Он кашлянул:
– Я – не зверь. Я – обычный человек.
Извлек из бумажника фотографию смеющейся темноволосой девицы на фоне двухэтажного дома:
– Моя дочка. У неё русское имя. Настасья. Всего на год старше вас.
Спрятал бумажник. Достал из кармана плоскую коробочку, нажал что-то, положил рядом с собой на столе:
– Теперь нас никто не услышит.
Интересный поворот.
– Мы должны помочь другу-другу. И это не пустые слова «доброго» следователя. Чтобы вы поверили, я кое-что расскажу. То, чего следователи обычно не говорят.
Алан внимательно глянул на меня:
– Вы ведь хотите знать, кто выдал вас… и всю вашу организацию?
Полез в стол и извлек тёмную кожаную папку:
– У «охранки» – обширное досье.
Перелистал несколько страниц:
– Татьяна Гольцова… В 2012-м – год общего режима в петербургском «централе». За нелегальный переход балтийской границы. Неприятный эпизод – ранен пограничник, один из ваших друзей, Евгений Зимин, погиб… Ладно, это старые дела… Здесь кое-что поновее… Собирала информацию о дислокации миротворческих сил в Туле и окрестностях, способствуя террористическим актам. Новомосковск, Серпухов… Участие в подготовке взрыва магистрального газопровода 16 октября 2014-го…
Имена,
Им известно много. Слишком… Даже то, о чём не знали и не могли знать в штабе…
Алан прервался, поднял глаза от строчек.
Я застыла с каменной улыбкой на лице. Среди хаоса отрывочных мыслей единственная была чёткой и яркой: «Кто? Кто нас предал?»
Американец захлопнул папку:
– Нет смысла тратить время на перечисление… Конечно, президент Гусаков может вас и помиловать. После ментосканирования вы уже не будете представлять для них ни малейшей угрозы.
Вздохнул:
– К сожалению, время героев давно ушло. Сейчас – время технологий… Именно, поэтому, Америка – во главе мира. Не потому, что она – самая плохая и всех давит. Просто она создала эти технологии. И человечество идет за ней. Хотим мы этого или нет.
– Вы… Вы обещали рассказать…
– Да, я помню, Таня…
Алан постучал ногтем по кофейнику:
– Это не слишком приятная история. Зато – правдивая… Жил когда-то смелый человек. За свою Родину он сражался в разных концах мира. Но от всех его усилий было мало толку. Враги наступали… И однажды они пришли к нему домой. Разделили Россию и посадили в президентские кресла марионеток. Конечно, этот человек не мог смириться. Он создал организацию и продолжил борьбу…
– Во всем этом, была только одна маленькая странность. Внешне человек ничуть не изменился. Но он сообщал американцам о каждом своем шаге. И получал деньги. Именно на эти деньги, его организация росла, крепла. Захватывала в свои ряды новых бойцов Сопротивления. И каждый новичок попадал в картотеку… Умные враги, до поры до времени, никого не трогали. Они забросили широкую сеть и однажды в эту сеть должен был попасть богатый улов…
В интонациях Алана – нет торжества. Только легкая грусть и как-будто усталость.
Вот значит, как… Значит, действительно, никто не мог уцелеть.
К горлу подступил комок. Слова выходят бессильные, придушенные:
– И что же вы с ним сделали… с этим человеком? Пытали его ребёнка?
– Татьяна, – укоризненно качнул головой Алан, – Сейчас обходятся без драматических эффектов. Я ведь говорил – время героев ушло. Он предал вас. И он будет жить с этим. Спокойно и без мелодраматизма… А вы, подумайте, что же такое творится с Россией, если сколько-нибудь организованная оппозиция может существовать здесь лишь на американские деньги?
Я прикусила губу. Как хотелось, чтобы он врал!
Неужели, два с лишним года мы были только муравьями, копошившимися под надзором опытных «биологов»? Всё превращалось в ненужную, самоубийственную бессмыслицу.
Я потянулась к чашке, механическим движением… Очень хотелось расплакаться. Было бы куда легче, если бы на меня орали. Грозили… Но мне сочувствовали.
Ради чего? Ради чего мы все погибнем?
Взгляд Алана – серьёзен. И слова его падают, будто гири на чашу весов. Тяжёлые и верные: