Московский упырь
Шрифт:
Разбойники между тем взяли всех троих в круг. Один – седобородый востроглазый дедок – подошел к атаману:
– И что с имя делать будем? Посейчас казним аль поведем в деревню?
Митька не выдержал:
– Да за что же вы нас казнить-то собрались, ироды?
И, тут же получив прикладом пищали в бок, согнулся, замолк. Лишь тихонько прошептал:
– Сволочи.
– Молчать, псы! – Зыркнув глазами, главарь повернулся к деду. – Конечно, в деревню поведем, нешто мы тати какие? Там и судить будем.
– А судить дьяки должны! – негромко заметил Иван. – И вообще – долгое
– Ничо, – Крыжал ухмыльнулся и угрожающе повел пищалью. – Мы и сами сладим, не хуже дьяков.
Связав пленникам руки, разбойники повели их в лес. Шли недолго, может, версты две, много – три, пока за черными ветвями деревьев не показалась деревня, вернее, большое – в десяток дворов – село. Идущих уже заметили – к татям со всех ног бежали мальчишки.
– Пымали, дяденька Крыжал?! Пымали?! – радостно кричали они.
Некоторые остались идти с татями, а иные с криками унеслись в деревню:
– Радостно! Радостно! Наши разбойных монасей ведут!
На крик сбежался весь сельский люд – старики, женщины, дети. Все громко орали, дети кидали в пленников снег и палки.
– Вот аспиды! – Прохор погрозил ребятишкам. – Ужо, прокляну!
– Этих пока в пелевню, – оглянувшись, распорядился Крыжал и направился в богатую избу с четырехскатной – вальмовой – крышей, крытой серебристо блестевшей дранкой. Собственно, эта изба, пожалуй, единственная во всем селении, заслуживала названия дома, все прочие избенки казались просто полуземлянками – маленькие, черные, курные, не избы – берлоги медвежьи, лишь сквозь узкие волоковые оконца вьется синий угарный дымок. И как в такой избе вообще жить-то можно? Жуткая нищета, одно слово.
Пелевня – сколоченный из толстых досок сарай для мякины и соломы – оказалась довольно просторной, правда, чуть покосившейся от времени и налипшего на крышу снега. На земляном замерзшем полу там и сям виднелись остатки соломы, а в общем-то сарай был пуст.
– Ну, – едва затворилась дверь, вскинул глаза Митрий. – Что делать будем?
Прохор усмехнулся:
– Ну, ясно что – выбираться надо. Мужики-то про какой-то суд говорили. Интересно.
– Интересно ему, – Митька хмыкнул. – Как бы нам весь этот интерес боком не вышел. Ты-то что молчишь, Иване?
– Думаю, – усмехнулся в ответ московский дворянин. – Прохор, ты, чай, не разучился кулаками махать?
– Не разучился. А что?
– Да есть одна задумка.
Много времени не прошло, когда пленников вывели из пелевни. Тот самый седобородый дедок в окружении четырех парней с рогатинами ухмыльнулся и показал на избу с вальмовой крышей:
– Шлепайте!
Опустив головы, лжемонахи молча подчинились, не выказывая никаких попыток к сопротивлению. Поднявшись на высокое крыльцо, вошли в просторные сени, затем в горницу, где за длинным столом уже сидело человек пять во главе с буйнобородым Крыжалом. Обернувшись, Иван быстро повел глазами – окромя этих пятерых, из которых трое были явными стариками, в горнице наблюдались лишь две молодицы, скромно сидевшие в уголке у двери. Славно, ай, славно! Дверь толстая, сходу не вышибешь, и, главное, запор имеется – мощный такой крюк…
Иван насмешливо
– Давай, Проша.
Р-раз! – рванулись заранее ослабленные веревки, те, что стягивали руки.
Два! – Митька бросился к двери, захлопнул, заложил крюком.
Три! – Прохор прыгнул на стол, ударил – оп, оп! Крайние, сидевшие на лавке парни влипли в стенки, деды, тряся бородами, полезли под стол. А главный… Главный потянулся к висевшей на стене пищали… Но не успел – Иван уже приставил к его шее выхваченный у кого-то из парней нож:
– Вот теперь поговорим.
– Ах вы ж, упыри…
– Ты не дергайся, – ласково предупредил Иван. – Не то, не ровен час, соскользнет ножичек…
Снаружи попытались отворить дверь – пока безрезультатно. Дверь-то была внутренней и, по новой, принятой в богатых домах моде, открывалась наружу – не вышибешь!
– А ну, вылезайте! – заглянув под стол, приказал дедам Митрий. – Садитесь вон, в уголок, поговорим. Пошто это вы тут казенных людей забижаете? Али же предались самозванцу?!
– Окстись, милостивец! – задребезжал один из дедов. – Мы завсегда царю-батюшке преданы.
– Вижу я, как вы преданы…
В этот момент главарь все ж таки дернулся – Иван не стал его резать, хоть, наверное, и надо было бы. Дернулся, нырнул под стол, выскочил и, оттолкнув Митьку, бросился к двери…
И получил хороший удар в скулу – Прохор-то не дремал!
Главарь оказался дюжим, с ног не упал, лишь замотал головой, словно оглушенный бык. А Прохор вновь замахнулся… Иван сдернул со стены пищаль…
– А ну, к стене все! – вдруг громко крикнула одна из девок, выдернув из-под шушуна увесистый кавалерийский пистоль с изящным колесцовым замком. И где только взяла такой? – Ну? Я кому сказала!
Девчонка повела пистолем, и все трое – Прохор, Иван и Митрий – вынужденно подчинились. Глаза у девицы были бешеными – пальнула бы запросто. Глупо так погибать, ни за что, просто так. Впрочем, другого выхода, кажется, не было…
– Митька, я валюсь девке в ноги, ты – прыгай и выбивай пистолет, – шепнул Иван. – Прохор – на тебе главный.
– Ну, упыри, – главарь зло ощерился, – ужо теперь посчитаемся.
Иван приготовился к рывку…
– Стой, Крыжал! – Девчонка неожиданно опустила пистоль. – Это не те!
Утром запорошило, пошел мелкий снег, и дед Митрофан, тот самый седобородый старик, что был с Крыжалом в лесу, стегнул лошадь:
– Н-но!
Полозья саней весело поскрипывали по узкой лесной дорожке, с обеих сторон окруженной высокими раскидистыми деревьями, настоящей чащобой, впрочем, дед Митрофан не боялся заблудиться и знай нахлестывал свою неказистую, но выносливую лошаденку.
Трое друзей вольготно раскинулись на мягкой соломе. Иван с Прохором довольно щурились, а Митрий, страдальчески морщась, покачивал головой – вчера перепил-таки перевару, уж больно настойчиво угощал староста Крыжал государевых людей, замазывал, так сказать, вину. Что поделать, для пущей достоверности Ивану пришлось разорвать голенище сапога да вытащить цареву подорожную грамоту, а потом еще ждать, когда найдут грамотного дьячка.