Москва, 41
Шрифт:
Над крышей закамуфлированного, как и весь Кремль, Арсенала плавилось в сизой дымке поднебесья клонящееся к западу солнце, и в распахнутые окна кабинета вливалась паркость.
Сталин отошел от окна и направился к своему столу. В это время открылась дверь, и в ней показался Молотов – как всегда в хорошо наглаженном костюме, сегодня – темно-сером, с четкими стрелками на брюках. Старательно выбритое, моложавое лицо его было сумрачным, глаза смотрели из-под пенсне с золотой прищепкой несколько утомленно.
– Будем готовиться к приему американца? – спросил Сталин будто у самого себя и тут же продолжил: –
Молотов ничего не ответил и присел на близкий к Сталину край стола для заседаний. Положил перед собой папку, раскрыл ее, приготовился для разговора.
Сталин вдруг хмыкнул, тихо засмеялся. Почувствовав на себе вопросительный взгляд Молотова, пояснил причину своего неожиданного веселья:
– Понимаешь, звонит сегодня по параллельному телефону Поскребышева его дочурка. Я поднял трубку. «Папа, – говорит, – помоги решить задачку». «Нету, – говорю, – папы, я его по делу услал. Давай я помогу». Прочитала она мне условия задачки и в тупик поставила. Дурацкая задача: в бассейн втекает вода по трубе с одним сечением, а вытекает из него по трубе с большим диаметром. И спрашивается: сколько воды вытекает из бассейна за минуту?.. Там, разумеется, есть и наводящие данные.
– Не решил? – Молотов довольно улыбнулся. – Тут дело в том, на одном ли уровне трубы. Если на одном, то сколько воды втекает в бассейн, столько и вытекает.
– Зачем же зря воду расходовать? – Сталин засмеялся уже совсем весело. Вдруг посерьезнев, спросил: – А мы с тобой не будем сегодня лить воду на мельницу империалистов?
– Не должны, – ответил Молотов и опять улыбнулся. – Во всяком случае, будем держать трубы на одном уровне.
– Это в зависимости от того, насколько посланец Рузвельта проявит искренность, – сказал Сталин, и в его словах прозвучала тревога.
И будто сам его кремлевский кабинет наполнился тревогой и напряженным ожиданием.
– Коба… – Молотов посмотрел на Сталина тем деликатно-требовательным взглядом, который должен был заставить его сосредоточить внимание. – Наберись, Коба, терпения и послушай все то, что мы у себя, в наркомате иностранных дел, вычислили путем анализа политики Черчилля и Рузвельта. В наших переговорах с ними надо все время помнить о их прежних внешнеполитических коктейлях и, возможно в какой-то мере исходя из этого, строить каркасы сегодняшних взаимоотношений с ними. Начинаем почти на пустом месте.
– Ты полагаешь, что я плохо знаю Черчилля? – недовольно отозвался Сталин, усевшись за свой стол.
– Надо оглянуться на события в их последовательности.
– Ну хорошо. Только давай в общих чертах.
– Итак, о Черчилле. В свои шестьдесят семь лет он еще достаточно энергичен. Его политическое кредо заключается в формуле: «Британская империя – начало и конец всего». Он принимает в штыки все, что хоть отдаленно напоминает о социализме. К нам, как ты знаешь, у него закоренелая вражда, которую он демонстрирует с необыкновенным, до смешного, темпераментом. В девятнадцатом – двадцать первом годах, будучи военным министром Англии, Черчилль возглавил крестовый поход против большевиков. Это стоило нам ряда лет тяжелой войны. Сто миллионов
– Да, все это еще свежо в памяти, – перебил Сталин Молотова. – Ты сейчас, вероятно, напомнишь и о налете в Лондоне на советскую хозяйственную организацию «Аркос». Это привело в двадцать седьмом году к разрыву наших дипломатических отношений с Англией.
– Верно, – согласился Молотов. – А идея Черчилля об организации в тридцать пятом антисоветского блока западных держав?..
– К какому же выводу приходит наш наркомат иностранных дел на фоне заявления Черчилля о солидарности Англии с СССР в войне против фашистской Германии? – Сталин поднялся из кресла, подошел к сидевшему за столом заседаний Молотову и стал вместе с ним смотреть в бумаги, разложенные на зеленом сукне.
– Полагаю, товарищ Сталин, что мы не ошибемся, если расценим нынешнюю политику Черчилля как маневрирование в отношении нашей страны. Он ставит перед собой задачу, во-первых, вести войну против Германии, по возможности, за счет СССР, стремясь до крайности ослабить нас. У него дальний прицел: если гитлеровская Германия будет повержена, а мы в это верим, то у нас не должно быть никаких возможностей оказаться на Балканах и в Центральной Европе… Следовательно, добиваясь от Англии открытия второго фронта, нам следует помнить, что Черчилль долго будет играть в прятки.
– А теперь давай соотнесем политику Черчилля с поведением Рузвельта, – предложил Сталин. – Надо полагать, они вырабатывают общую военно-политическую платформу.
Молотов вздохнул, посмотрел на часы над дверью кабинета и перелистал несколько страниц: близилось время, когда в Кремль прибудет Гарри Гопкинс. И продолжил:
– С Рузвельтом было бы проще, если б после провокации финской военщины и в ходе нашего военного конфликта с Финляндией Рузвельт своим провозглашением «морального эмбарго» не дал сигнала к бешеной антисоветской кампании в США…
– Надо не забывать, что он, видимо, небезучастным был и в подготовке Мюнхенского сговора. Иначе послы США – Кеннеди в Лондоне, а Буллит в Париже – со страстной активностью не содействовали б Чемберлену и Даладье.
– Да, этого забывать нельзя, – согласился Молотов. – Но вся общая историческая панорама деятельности Рузвельта на посту президента США по отношению к СССР все-таки просматривается как более или менее положительная. Ты, товарищ Сталин, отметил это еще в тридцать четвертом году в беседе с английским писателем Гербертом Уэллсом. Говоря о выдающихся личных качествах Рузвельта, ты заявил тогда, что, несомненно, из всех капитанов современного капиталистического мира Рузвельт – самая сильная фигура. Эти твои слова облетели весь мир. И для такой оценки был повод хотя бы потому, что за год до беседы с Уэллсом правительство Рузвельта признало СССР, против чего выступали все прежние правительства Америки. Сам Рузвельт всячески способствовал улучшению советско-американских отношений. Рузвельт также не раз пытался облагоразумить Гитлера в его агрессивной политике.