Москва – Ерофеево

Юха Августа

Здесь заметен прямо-таки культ еды. Это одно из самых любимых развлечений здесь – обсуждать, кто кому и что привёз, делиться этим друг с другом и есть. Как во всех это помещается? Мой аппетит так и не вернулся. По-прежнему тошнит от еды. От себя. Цепляюсь за общение с тобой, дневник, как за маяк. Познакомилась

с М. Она угостила меня конфеткой, которых у неё бесчисленное множество. Высокая, с широкими бёдрами и печальными, беспокойными серыми глазами, она первая, с кем я решилась посидеть в столовой. С ней хорошо молчать.

Сегодня был врачебный обход. Мне добавили уколов, чтобы поднималось настроение и появился аппетит. Сейчас стало лучше тем, что мысли становятся яснее. Хоть немного.

Доктор разрешила переехать в соседнюю палату к М. После тихого часа соберу свои вещи и переберусь к ней. Очень хочется кофе с молоком, какого-нибудь капучино или хотя бы пакетика 3 в 1. Но кулера с горячей водой здесь нет, лишь два раза в день наполняют небольшой термостат кипятком и запускают настрадавшихся по чаю бедолаг в столовую. Если ты будешь в очереди хотя бы пятым, тебе повезло. Если нет – жди следующей порции кипятка.

Периодами мне хочется плакать. Когда наваливается реальность и осознание неизбежности случившегося. И я лежу, смотрю в потолок. Плачу. Выплакиваю всю свою боль.

После переноса своих скудных пожиток, М. попросила расчесать ей волосы. Это одно из тех взаимодействий с людьми, на которое я готова. Волосы М., свободно распущенные по спине, мягкие и светлые, излучающие тепло. Я вожу расческой по прядям, и кажется, что разглаживаются не только волосы, но и мои мысли. Струятся единым потоком, волной памяти, волной ощущений. Мягким коконом охватывает меня на мгновение умиротворения, и в нем светлое

пятно, как сияние маяка – Олег. Я скучаю по тебе. Не знаю, насколько это правильно в наших отношениях, но отрицать очевидное смысла не вижу. И меня очень волнует, изменится ли твоё отношение ко мне, когда я выйду отсюда. Ведь я стану другой. Совсем другой. Искореженной, с вынутой сердцевиной, с выжженными привычками. Я уже не буду тем глубоким человеком, что привлекал тебя своим взглядами, суждениями, оценкой людей. От меня останется лишь скелетик, будто птичий, моего внутреннего я. А вся плоть, сгоревшая в кострище бессонных ночей с 8 декабря по 3 февраля, добитая медикаментами и самоистязаниями, уже никогда не нарастёт обратно.

По вечерам мы сидим на кухне – после ужина, ждём своей очереди в душ и занимаемся чем-то – раскрашиваем, говорим. Я чаще слушаю. Столько всего интересного и странного можно услышать здесь. Все такие разные. Разного возраста, внешности и характера. Любят поговорить о себе, о еде, кому что привезли, кто кем работает.

Одна из девушек вечером обсуждала творчество Шарлотты Бронте. Джен Эйр одна из моих любимых книг и, хотя я и пребывала в апатии, слушала сравнение главной героини с историей о красавице и чудовище. Этой девушке – 21 год. Я первый раз данную книгу (драгоценную, невероятную) прочитала лет в 14-15 и она произвела на меня огромное впечатление, не вмещающее «она как Красавица и Чудовище». Я негодую. Здесь в местной библиотеке есть еще одно произведение госпожи Бронте «Городок». Я подбиралась к нему долго и вот оно оказалось в руках этой девушки. Я не стала вступать в разговор – не было ни сил, ни желания. Но негодование меня ещё не вполне покинуло.

Конец ознакомительного фрагмента.