Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами
Шрифт:
Дороговизна, суета, недружелюбие к провинциалам…
В театральную школу поступить не удалось, Фаину сочли недостаточно одаренной.
Недолгое время девушка брала платные уроки сценического мастерства, но и их вскоре пришлось бросить. Денег не хватало…
«Первым учителем был Художественный театр. В те годы Первой мировой войны жила я в Москве и смотрела по нескольку раз все спектакли, шедшие в то время».
Балерина Екатерина Васильевна Гельцер, с которой Фаина познакомилась в Москве, пожалела ее и порекомендовала своим знакомым в Малаховский
Раневская очень хотела попасть в труппу Художественного театра. Мечтала.
И однажды ей улыбнулась удача — Василий Иванович Качалов по дружбе устроил Фаине встречу с самим Немировичем-Данченко! Можно представить, как волновалась Раневская.
Владимир Иванович беседовал с Раневской приветливо. Сам он не видел ее игру, но слышал несколько лестных отзывов о ней от актеров Малаховского театра.
— Надо подумать, — сказал он в заключение, — возможно, Вы будете приняты в труппу.
Обрадованная донельзя, Раневская вскочила и принялась кланяться и благодарить. В волнении она забыла имя и отчество Немировича-Данченко и назвала его Василием Степановичем.
Данченко удивленно посмотрел на Раневскую, она поняла, что допустила оплошность и выбежала из кабинета, не простившись.
Качалов, узнав о конфузе, попросил Немировича-Данченко принять Раневскую вторично, но тот отказал.
— Нет, Василий Иванович, и не просите, она, извините, ненормальная. Я ее боюсь.
В 1916 году Фаине удается подписать договор с антрепризой Ладовской на роли «героинь-кокет». Условия сносные — тридцать пять рублей в месяц «со своим гардеробом». Она уезжает с труппой в Керчь полная надежд, которым, увы, не суждено сбыться — выступления труппы не пользовались успехом у зрителей.
Фаина покидает труппу и начинает скитаться по провинциальным театрам.
Весной 1917 года вся семья Фаины эмигрирует. Отплывает в Турцию на собственном пароходе «Святой Николай». Фаина отказывается уезжать — она остается в России.
Переживает ужасы Гражданской войны, играет в разных труппах, незаметно для себя самой становится опытной актрисой и все это время мечтает о том, как она будет играть на сцене московского театра.
Не важно какого — главное, чтобы столичного! Театра, на спектакли которого не приходят в тулупах, театра, в котором не лузгают семечки и не курят душных самокруток.
Мечта почти сбывается, когда в 1925 году Фаина Раневская вместе со своей лучшей и единственной подругой Павлой Вульф поступают в передвижной театр Московского отдела народного образования (МОНО). Почти, потому что весной следующего года театр закрыли и подругам пришлось вернуться в провинцию…
Донецкая область.
Баку.
Гомель.
Смоленск.
Архангельск.
Сталинград.
Снова Баку.
Ташкент.
«Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!», — говорила Раневская.
Настойчивости Раневской
Ее дебют — роль Зинки в спектакле «Патетическая соната».
«Да, я испорчена Таировым, — вспоминала Фаина Георгиевна. — Была провинциальной актрисой, служила в Ташкенте, и вдруг Александр Яковлевич пригласил меня на роль… Вся труппа сидела в зале, а я что-то делала на сцене — ужасно, чудовищно, по-моему, все переглядывались, пожимали плечами. Таиров молчал. Так было день, второй, третий. Потом вдруг в мертвом зале Александр Яковлевич сказал: „Молодец! Отлично! Видите, какая она молодец, как работает! Учитесь!“ У меня выросли крылья…»
Первой работой Раневской в кино стала роль госпожи Луазо в фильме «Пышка» Михаила Ромма. Это было в 1934 году.
Снимали «Пышку» в огромном, новопостроенном павильоне. Неотапливаемом, сыром и холодном. Ромм поначалу не пользовался авторитетом у руководства Москинокомбината. Его считали недотепой, снимающим немые ленты в эпоху звукового кино и давали для съемок только ночные смены. «С тех пор я, как сова, по ночам не сплю!», — утверждала Раневская.
Вдобавок ко всему ее съемочное платье было сшито из той же ткани, которой обили дилижанс. Оно было очень тяжелым. «Я чувствовала себя штангистом, месяц не покидающим тренировочный помост! И когда закончила сниматься, мы с Ниночкой (Ниной Сухоцкой, снявшейся в „Пышке“ в роли монахини) поклялись на Воробьевых горах, как Герцен и Огарев, что наши женские ноги никогда не переступят больше порога этого ада!»
Несмотря на то что фильм был немым, дотошная Раневская раздобыла томик рассказов Мопассана на французском и выучила для съемок ряд фраз госпожи Луазо на языке оригинала!
Оставшись без ролей в Камерном театре («Патетическая соната» была снята с показа), Раневская в 1935 году переходит в другой московский театр — Центральный театр Красной Армии. Здесь она сыграет много ролей — роль матери в пьесе «Чужой ребенок», роль свахи в пьесе Островского «Последняя жертва», роль Оксаны в пьесе Корнейчука «Гибель эскадры» и главную роль в пьесе Горького «Васса Железнова».
В 1937 году она снимется у режиссера Игоря Савченко. Сыграет попадью в фильме «Дума про казака Голоту».
— Роли для вас нет, — Савченко Раневской, — но в сценарии есть такой дьячок, вернее попик, скупой — капли йода даром не даст. Мы можем сделать из него женщину — будет он попадьей.
— Ну, если вам не жаль оскопить человека, я согласна, — рассмеялась Раневская.
1939 год стал для Раневской и неприятным, и приятным одновременно. Даже не приятным, а знаменательным!
Неприятным, потому что Раневскую вдруг пригласили в Малый театр. Туда, где играла великая Ермолова! Разве можно было устоять?