Москва нас больше не любит
Шрифт:
И тут она говорит:
– Знаете, а вы, наверное, Путина не любите?
Честное слово, товарищи, так и спросила. Тут же ничего не придумано, вы знаете. Я как-то даже растерялся.
– А надо?
– спрашиваю.
– Именно любить? Это же выборный персонаж. Кто-то его выбирает. Кто-то нет. Я к нему персонально, кстати, неплохо отношусь. Он здесь такое мог бы устроить… При всеобщем одобрении. Не устроил же пока. За это большое спасибо… И потом, я не уверен, что ему нужна эта всенародная любовь.
– Нет, - говорит подруга.
– Нужна… А вы, наверное,
Нормально, а?! Повторяю, эта глава полностью документальна.
– Ну так, - говорю после паузы, - частями. Няня у меня зато чисто русская. Вологодская область. Как у Пушкина, ха-ха.
– Сразу видно, - не обращая внимания на няню, говорит подруга.
– Потому что если бы вы были русский, вы бы именно любили Путина. У русских не бывает чиновников-президентов. У русских президент - Царь. И его все любят. Должны любить!
Я искоса поглядел на Лену-“одноклассницу”: интересно стало, как она на такие тексты реагирует? Ну, слава Богу, не кивала. Сделала мне большие глаза и пожала плечами потихоньку. Мол, не стоит с ней об этом.
– Должны, - говорю.
– Да.
И тут я наконец-то разозлился. Причем сильно. Глупо, конечно. Две маленькие девочки, а я взрослый человек. Какого хрена на них реагировать. Но, с другой стороны, - в 1991 году им было по 4-5 лет. Откуда они набрались этой х…ни?! Кто им ее рассказал на ухо? Не живущие вместе родители? Соседи? Учителя с крошечной зарплатой? Взрослые дяди и тети по телевизору?
И я довольно жестко сказал:
– Знаете, я знаю много очень достойных русских людей, которые не думают так, как вы.
Сказал и думаю: вот зачем я это? Две маленькие девочки, зачем? Кому и что я доказываю?
И вдруг вижу, ребята, “комсомолка”-то растерялась!… Реально растерялась. Сидит, не знает, что сказать. Даже рот открыла, как рыба. И я обрадовался. То есть не застыло в ней это еще, да? Не стало железобетонным. Может, ей просто никто ничего не объяснил? Не объяснял никто ничего никогда?
Тут “одноклассница” достает журнал.
– Я здесь, - говорит, - печатаюсь, посмотрите. Может, ей надоел наш разговор, а может, чтобы разрядить обстановку. И показала мне свой раздел, “моду”. И знаете, неплохая съемка. Называется “Городские окраины”. Свежо как-то. Даже с юмором. Конечно, не так, как было у Л., но тоже неплохо. Девочки с окраин в спортивной и молодежной одежде во дворах, на детских площадках, у пивных киосков, вечером, после работы, в пустынные выходные. Со злыми и сексуальными лицами. Неплохо… Поймала что-то. Пульс времени.
И мы стали прощаться. До свидания, мол. Пока. И я подумал: наверное, у этой “комсомолки” жизнь - не позавидуешь. Злится на всех, “любит” царя-президента, жить негде (сказала еще раньше, что она не из Москвы), хочет-ненавидит свою лучшую подругу… И все это, подчеркиваю, - в двадцать лет! Хороший компот для литературной героини, но по жизни… даже не по себе становится. Новая русская пассионария. Впору опять фильм снимать - “Мне двадцать лет”.
Да, у них, конечно, будет “другая судьба, другая жизнь”, это верно, это уже видно… “Одноклассница”
– Ты - это я. И я (спьяну, конечно) вдруг попросил у девочек прощения. Что мы не научили их почти ничему из того, что знаем и понимаем сами. Не нашли времени, слов, смысла.
– Простите, девочки.
Они удивились. Решили, что я напился с трехсот грамм вина. Проводили меня удивленными взглядами. Переглянулись.
И вы, читатель, меня, конечно, тоже простите, за высокопарность.
Мальчик-снайпер
Начав просить прощения, трудно остановиться. Впрочем, не вижу в этом ничего страшного.
Сидели как-то зимой в одном художественном подвале на Чистых прудах, и то ли из-за морозов, то ли еще из-за чего, но народу в тот день было мало. Кажется, готовился, репетировался какой-то концерт, но мы пришли в самом конце - музыканты собирали свой багаж, гитары, разноцветные, раскрашенные, как деревянные ложки, барабаны, большие концертные колонки hi-fi, двое пьяниц о чем-то горячо толковали в углу, мужчина обнимал девушку на переднем плане, какие-то девчонки в коротких юбочках тусовались у барной стойки - вот, в общем, и все посетители, весь задний план нескольких следующих кадров…
Мне нравится иногда бывать в этом подвале. Это место кажется мне почти правильным, временами я даже думаю, что какая-нибудь “Бродячая собака” - она в свое время, в каком-нибудь 1910-1912 году, была примерно такой же, как этот подвал.
Ну вот, мы с женой сели, сделали заказ, я открыл книгу, а минут через пятнадцать за соседний столик сели двое каких-то мальчишек, беленький и черненький, сели так тихо, что я даже не сразу их заметил. Потом беленький зажигалку, что ли, попросил, не помню уже, и слово за слово мы разговорились.
Беленький, оказывается, только что демобилизовался, он сразу об этом с гордостью так и сказал: я - дембель.
– О, - говорю, - круто. В каком чине демобилизовался?
– Прапорщика. Ротой командовал.
Я, честно говоря, не поверил, прапорщик - это ведь складская должность, завхозная, в наше время на этих должностях усатые дяденьки сидели, и говорю:
– Да ладно.
– Что “ладно”, правда.
– А сам откуда?
– спросила жена.
– Друг вот сейчас в Москве живет, а я из Волгограда.
– Один в семье?
– Нет, брат есть, старший.
– Он тоже служил?
– Да. Но давно, десять лет назад.
– А маму как зовут?
– Татьяна. А зачем вам?
– Так просто. Если не хочешь, мы не будем спрашивать.
– Да нет, спрашивайте. Вы кто?
– Журналисты.
– А, понятно. Напишете обо мне?
– он засмеялся и добавил: - А папы нет.
– Они развелись что ли?
– Неважно. Нет, и все. Мама работает. У нас свой дом в Волгограде, все есть, телевизор, холодильник, огород, даже СВЧ-печка. А вот отца нет.