Москва парадная. Тайны и предания Запретного города
Шрифт:
Таинственные стражи дома. Мозаика
После несчастного случая разразился новый скандал. Выяснилось, что незадолго до смерти бесшабашный Арсений бросил жену и дочь ради любовницы, некой дамы полусвета Нины Коншиной-Окромчаделовой, которой завещал и скандальный дом, и все свое огромное состояние. Вдова обратилась в суд, который постановил взыскать на содержание четырехлетней дочери Ирины с
Споры вокруг скандального дома продолжались долгие годы. И даже старания лучших московских юристов не увенчались успехом, Морозовы были бессильны оспорить это завещание. Коншина продолжала закатывать в особняке шикарные банкеты, но, впрочем, не так уж долго — после революции сюда вселилась со своими пулеметами фракция анархистов, устроив тут свой штаб и превратив роскошные залы в крепость анархистской вольницы.
Крепость анархистской вольницы
Свидетелем того, как хозяйничали в роскошных особняках анархисты и как большевики расправлялись с недавними союзниками, стал Константин Паустовский, описавший это страшное время в замечательной «Повести о жизни». Вот несколько отрывков:
«После Октября большую часть купеческих особняков захватили анархисты. Они вольготно и весело жили в них среди старинной пышной мебели, люстр, ковров и, бывало, обращались с этой обстановкой несколько своеобразно. Картины служили мишенями для стрельбы из маузеров. Дорогими коврами накрывали, как брезентом, ящики с патронами, сваленные во дворах. Оконные проемы на всякий случай были забаррикадированы редкими фолиантами. Залы с узорными паркетами превращались в ночлежку. Ночевали там и анархисты, и всякий неясный народ.
Москва была полна слухами о разгульной жизни анархистов в захваченных особняках. Чопорные старушки с ужасом шептали друг другу о потрясающих оргиях. Но то были вовсе не оргии, а обыкновеннейшие пьянки, где вместо шампанского пили ханжу и закусывали ее окаменелой воблой. Это было сборище подонков, развинченных подростков и экзальтированных девиц — своего рода будущее махновское гнездо в сердце Москвы».
В качестве репортера молодой писатель в ночь, когда проходило разоружение анархистов, пробрался внутрь особняка Арсения Морозова, попал в плен к анархистам, а потом, соответственно, к большевикам как «добыча».
«..Я прошел переулками на Воздвиженку к особняку Морозова. Все москвичи знают этот причудливый дом, похожий на замок, с морскими раковинами, впаянными в серые стены. Сейчас особняк был совершенно черен и казался зловещим. Я поднялся по гранитным ступеням к тяжелой парадной двери, похожей на бронзовые литые двери средневекового собора, и прислушался. Ни один звук не долетал изнутри. Я решил, что анархисты ушли, но все же осторожно постучал.
Дверь неожиданно и легко распахнулась. Кто-то схватил меня за руку, втащил внутрь, и дверь тотчас захлопнулась. Я очутился в полном мраке. Меня крепко держали за руки какие-то люди.
— В чем дело? — спросил я небрежно.
Самый этот вопрос показался мне глупым. Никакого дела не было, а была
— Явно подосланный, — сказал рядом со мной молодой женский голос. — Надо доложить товарищу Огневому.
— Послушайте, — ответил я, решив отшутиться. — Времена графа Монте-Кристо прошли. Зажгите свет, и я вам все объясню. И, пожалуйста, выпустите меня обратно.
И тогда я услышал ответ, поразивший меня путаницей стилей.
— Ну, это маком! — сказал тот же молодой женский голос. — Ишь чего захотел — чтобы его выпустили. Вы, киса, большевистский лазутчик и останетесь здесь. Обещаю, что ни один волос не упадет с вашей головы, если вы не будете трепыхаться и балаболить.
Я рассердился.
— Принцесса анархии, — сказал я невидимой женщине. — Бросьте валять дуру. Вы просто начитались желтых романов. В вашем невинном возрасте это опасно.
— Обыщите его и заприте в левую угловую гостиную, — сказала ледяным голосом женщина, как будто она не слышала моих слов, — а я доложу товарищу Огневому.
— Пожалуйста! — ответил я вызывающе. — Докладывайте хоть Огневому, хоть Тлеющему, хоть Чадящему. Мне наплевать на это!
— Ой, как бы ты не раскаялся в своем нахальстве, киса! — сказала нараспев женщина.
Двое мужчин поволокли меня в темноте по коридору. На одном была холодная кожаная куртка. Они, молча, протащили меня по нескольким коротким лестницам то вниз, то вверх, втолкнули в комнату, закрыли ее снаружи на замок, вынули ключ, сказали, что если я попробую стучать, то они будут стрелять в меня просто через филенку двери, и ушли, причем один сказал напоследок довольно мирным тоном:
— Разве так разведчики работают, большевистская зараза! Был бы ты у нас, я бы тебя научил.
…Смертельно хотелось курить. В конце концов, я не выдержал, достал папиросу, присел на корточки за спинкой кресла и чиркнул спичкой. Она вспыхнула ярко, как магний, и на мгновение осветила полукруглую комнату. Огонь блеснул в зеркалах и хрустальных вазах. Я торопливо закурил, задул спичку и только тут догадался, почему она загорелась так ярко, — это была бракованная спичка с двойной толстой головкой.
И тут произошла вторая неожиданность — внезапный ружейный огонь ударил с улицы по стеклам особняка. Посыпалась штукатурка. Я так и остался сидеть на полу. Огонь быстро усиливался. Я догадался, что блеск спички в окне послужил как бы сигналом для красноармейцев, незаметно окруживших особняк.
Стреляли главным образом по той комнате, где я сидел на полу. Пули попадали в люстру. Я слышал, как, жалобно звеня, падали на пол ее граненые хрустали. Я невольно сыграл роль разведчика, какую облыжно приписали мне анархисты. Я сообразил, что положение мое неважное. Если анархисты заметили свет спички, то они ворвутся в комнату и меня пристрелят. Но, очевидно, анархисты не видели света от спички, да им было теперь и не до меня. Они отстреливались. Было слышно, как по коридору бегом протащили что-то грохочущее, должно быть, пулемет. Кто-то, отрывисто ругаясь, выкрикнул команду: «Четверо на первый этаж! Не подпускать к окнам!»