Москва силиконовая

Царева Маша

– Ну и что мы теперь будем делать? – спросила через какое-то время Челси.

Я пожала плечами.

– Думаю, ты не можешь все это так оставить! – она пыталась поймать мой рассеянный взгляд. – Может быть, зря мы в милицию не пошли? Нет, ее, конечно, жалко, но нельзя же так распускаться!

– В милицию… – усмехнулась я. – Ты хотя бы понимаешь, кто они и кто мы? Да нас там на смех поднимут! И потом… Я чувствую себя виноватой… Ты даже не представляешь, как все это гадко.

– Но ты же ничего не знала! Даш, ты же никогда не согласилась бы участвовать во всем этом, если знала бы, ведь так?

Я

посмотрела на нее – испуганные глаза широко распахнуты; ребенок, сущий ребенок.

Усмехнулась:

– Не знаю. Как вспомню тебя, какой ты была. Кажется, я на все была готова, лишь бы от тебя отделаться.

– Ну это ты сейчас так говоришь, – улыбнулась Челси. – Но знаю, что не стала бы… Слушай, а что если нам съездить ко всем этим женщинам?

– К каким? – удивилась я.

– Ну к тем, кому ты продала имплантаты. Вдруг кто-то из них вообще еще газету не читал.

– Им сообщат их хирурги… Наверное.

– Но тебе не кажется, что будет более правильно, если они узнают это от тебя? Ведь это тебе они доверились, ты дала им надежду.

– А теперь отниму, очень мило.

– Ну почему сразу отнимешь? Да, им придется сделать вторую операцию, зато они будут чувствовать себя в безопасности. Даш, ты же в последнее время столько общалась с людьми, ты стала как рентген – насквозь всех видишь! Ну неужели ты не подберешь правильных слов?

– Не знаю. А если каждая из них отреагирует, как Сабина? – усмехнулась я. – Надо бы заранее купить абонемент в трампункт. С другой стороны, у меня есть деньги.

– Какие деньги?

– Я же не все тратила… Есть счет в банке, кое-что дома лежит. Конечно, немного можно оставить себе, оплатить следующий год твоей школы, а там… Прорвемся как-нибудь.

– Ты хочешь отдать им деньги? – насупилась Челси.

– Им ведь придется делать еще одну операцию. Наверняка Романович будет переделывать бесплатно – ему теперь надо репутацию спасать. Но новые имплантаты им никто не подарит, а это серьезные деньги, для некоторых из них неподъемные. И я могла бы…

– Ну если ты так уверена… – немного поскучнела моя меркантильная сестра.

– У меня была клиентка – транссексуал. Ей потребовалось восемь лет, чтобы накопить на все необходимые операции. Представляю, как она отреагирует, когда узнает, что надо оплатить еще одну. Были совсем молоденькие девочки. И небогатые женщины, которые думали, что эта грудь – их последний шанс. То есть это я им внушала…

– А вдруг они теперь захотят вообще избавиться от силикона? Не будут переделывать?

– Не знаю… – с сомнением протянула я. – Романович говорил, так бывает, но редко. Единожды прооперированная грудь все равно не будет выглядеть как раньше. Кожа растягивается и все такое. Знаешь, ты абсолютно права. – Я залпом допила пиво. – Это будет очень непросто, но я должна. А то спать не смогу спокойно. Завтра с утра и начну. Придется потрудиться – у меня были сотни клиенток.

* * *

Путь моего раскаяния начался с похода в соседнюю квартиру. Разбитная разведенка Людмила, моя первая клиентка. Как давно это было, словно в прошлой жизни. Я знала, что она сделала операцию, что она была на седьмом небе от счастья. Иногда я сталкивалась с ней во дворе, и Людка словно светилась изнутри. Она даже вроде бы бросила пить,

во всяком случае взгляд ее был ясным, цвет лица свежим, платья – чистыми и тщательно отглаженными. И она так тепло со мною здоровалась и все время принималась благодарить…

И вот теперь я четверть часа мялась перед ее дверью, не решаясь надавить на звонок. В моих руках была коробка дорогих бельгийских конфет и корзина с фруктами.

Наконец по ту сторону двери послышались шаркающие шаги, звякнул замок, и в проеме появилась сонная румяная Людмила в одном из своих вульгарных халатов с меховой опушкой. Выглядела она потрясающе. На ее лице не было косметики, но кожа была будто бы фарфоровая, словно кто-то зажег внутри нее слабо мерцающую свечу. Мой взгляд непроизвольно скользнул вниз – глубокий вырез смело открывал новообретенную грудь, и, если бы я не знала, что это работа Романовича, я ни за что не поверила бы, что Людка ложилась под нож. Это было по-настоящему красиво.

Только вот бедная Людмила не знала, что носит под халатом бомбы замедленного действия.

– А, это ты, – сонно улыбнулась она, пропуская меня. – Проходи.

– Я тебя разбудила, да? – честно говоря, глядя на нее, счастливую, я спасовала, и готова была воспользоваться любым предлогом, чтобы хоть немножко оттянуть неприятный разговор.

Но не получилось, Людмила схватила меня за предплечье и втянула внутрь.

– Все равно я собиралась вставать. Предлагаю вместе позавтракать! Только, Даш, долго болтать не могу, у меня опять свидание.

Со вздохом я прошла на кухню.

Людкину квартиру невозможно было узнать. Светлый терем вместо поросшего паутиной чулана. Полы блестели, окна были вымыты так чисто, что казалось, в них не было стекол; одежда, обычно разбросанная повсюду, исчезла в шкафу. Вместо старого кухонного стола, накрытого старомодной, изрезанной и чем только не заляпанной клеенкой, появился новый – светлый, деревянный, и на нем стояла корзинка с зелеными и красными яблоками и солнечными мячиками тугих мандаринов. Обои, кажется, тоже успели переклеить. Чистые тюлевые шторки пахли лимонами и морозным ветром. Людка порхала по кухне довольная. Поставила передо мною небольшую фарфоровую чашку, корзиночку со свежим хлебом, масленку, тарелочку с желтыми кругляшами дырчатого сыра. Сварила в турке ароматнейший кофе, добавила щепотку корицы и немного ванильного сахару.

– Может, тебе сок свежий сделать? Мне тут на днях соковыжималку подарили, все нарадоваться не могу. Ой, Дашка, как же я тебе рада! Ты – крестная мать моей новой жизни!

Она уселась напротив меня, сияющая, и я подумала, как же все-таки украшает счастье. Счастливая женщина просто не может быть дурнушкой, это закон природы. В глазах счастливой женщины пляшут смешливые чертики, уголки ее губ приподняты в вечной полуулыбке, и из-за этого она смотрится совсем девчонкой, даже если на ее тумбочке давно поселился антивозрастной крем. На ее щеках играет сдержанный румянец, ее походка легка, она много смеется, она, как солнышко, как розовое шампанское, как морской ветер, ею хочется любоваться, хочется впитать в себя хотя бы одну микродозу ее оранжевой ауры, вдохнуть хоть чуть-чуть ее легкости и тепла. Объективно та же Людка вовсе не была топ-моделью, но в то утро я глаз от нее оторвать не могла.