Москва слезам не верит
Шрифт:
– Но так ведь все люди живут, – возразила Катерина.
– А я так жить не хочу. Я тебе уже говорила: жизнь – лотерея! Пока могу, я в нее буду играть! Может, повезет…
– А если не повезет? – спросила Катерина.
– У меня есть еще запас времени. Лет до тридцати поиграю в эту лотерею, а не получится – такие электрики Николаи или сантехники Пети никуда от меня не денутся!
– Но им тоже будет под тридцать, – возразила Катерина. – У них уже по двое детей будет к этому времени. Так ты семью, что ли, разбивать будешь?
– Если будет разбиваться, почему
– Значит, от нас ничего не зависит? – Катерина перевернулась на спину и зажмурилась от солнца.
– Поэтому, я тебе уже говорила, надо, как щука, плавать всегда с раскрытой пастью, чтобы своего не пропустить.
– И ты уверена, что не пропустишь?
– Абсолютно, – подтвердила Людмила.
– Что-то у тебя пока не очень получается, – усомнилась Катерина.
– Пока варианты не сходятся. Вот вчера я познакомилась с одним хоккеистом, восходящей, так сказать, звездой. И я чувствую: у меня с ним получится. Я даже вижу, как мы с ним въезжаем в однокомнатную квартиру.
– Лучше в двухкомнатную!
– Нет. Я вижу пока однокомнатную. Я вижу, как встречаю его в международном аэропорту. Они прилетают из Праги.
– Лучше из Парижа.
– В Париже чемпионатов по хоккею не бывает.
– А ты видишь, как вы уже стали стариками и у вас внуки?
– Этого не вижу и видеть не хочу. Я всегда буду молодой.
Подвыпивший отец Николая водил Антонину по участку и показывал яблони, маленькие, в рост девушки.
– Это антоновка, это белый налив, это золотой ранет.
– Здесь можно картошку посадить, – предложила Антонина.
– Обязательно посадим. – Отца Николая шатнуло, и Антонина, подхватив его, повела к дому.
– Все. Скоро Тонька станет нормальной московской жлобихой. Каждую субботу и воскресенье – на участок, на свои огороды. Ненавижу! Я и дома огород ненавидела. Весну, лето, осень вкалываешь за пять мешков картошки да десяток банок огурцов. Все это можно купить. За гроши. И не надо горбатиться.
– Значит, у тебя дачи не будет? – спросила Катерина.
– Будет. Двухэтажная, восемь комнат, с сауной. Ты была когда-нибудь в сауне?
– Не была.
– Свожу, – пообещала Людмила.
Им предлагали остаться ночевать, но Людмила не согласилась: всем пришлось бы спать на полу – в домике стоял только один топчан, вернее, противоснеговой щит из досок, накрытый старым матрацем.
– Я привыкла спать только в своей кровати, – заявила Людмила.
– Всегда? – спросил насмешливо Николай. Ему не хотелось ехать вечером в Москву и наутро снова возвращаться на участок.
– Всегда, – подтвердила Людмила, хотя иногда неделями не ночевала в общежитии.
На следующее утро Николай рано заехал за Антониной. Она собиралась
Уже год она жила в Москве, но на московские театры, концерты, музеи, выставки у нее не хватало времени. С утра – на работу, потом в библиотеку. После прошлогоднего провала на экзаменах в институт она занималась упорно и методично. В районной библиотеке у метро «Сокол» скоро обнаружила таких же девчонок из других общежитий. Они сдружились, доставали и передавали друг другу образцы сочинений, билеты по математике, по химии. Библиотека закрывалась в девять вечера, и они еще успевали на последний сеанс в кинотеатр «Сокол».
…Потом их пути разойдутся. Через двадцать лет одна из них станет преподавать в университете на геолого-почвенном факультете, другая уедет в Израиль. Катерина только тогда узнает, что рыжая Милка – еврейка. Она приехала из Белоруссии, работала на фабрике резинотехнических изделий, занималась по воскресеньям в аэроклубе, потом закончила авиационный институт. В Израиле Милка стала летчиком-истребителем и, как говорили общие приятельницы, одной из первых израильских женщин-генералов. В это Катерине не очень верилось, хотя Галя – тоже из давней компании, – которая вышла замуж за румына, как-то переслала письмо и подарок от Милки – серебряный браслет. Все это Катерине передал румын, даже не назвавший своего имени. Он позвонил, договорился о встрече в метро. Улыбнулся, протянул Катерине сверток и исчез. А Катерина весь вечер перечитывала письмо от Милки и вспоминала прошлое…
Но все это будет только через двадцать лет, а сегодня утром Катерина собиралась пойти в Третьяковскую галерею. Живя в Красногородске, она думала, что все москвичи постоянно ходят в театры, в консерваторию, на выставки, но уже через полгода поняла, что столичные граждане живут так же, как красногородцы. Во всяком случае, те женщины, с которыми она работала на фабрике. С утра – на работу, после работы – по магазинам, потом домой – приготовить еду и заняться хозяйством. По воскресеньям ездили на садовые участки или в Серебряный бор на пляж. Те, кто помоложе, иногда ходили по вечерам в ближайший кинотеатр. Никто из ее знакомых никогда не был в Большом театре. В театры ходили, если фабком закупал билеты и устраивал культпоход. Вместе с фабричными Катерина побывала однажды в оперетте и один раз в театре имени Пушкина.
Она составила для себя культурную программу, но осуществить ее оказалось трудно. Случайно Катерина достала один билет в Большой на «Пиковую даму». В этот день она не успела поспать после ночной смены и стала засыпать уже в середине первого акта. Она вообще хорошо засыпала под музыку. Опера ей не понравилась. Что-то старомодное и неестественное увидела она в том, что вместо нормальных разговоров все поют.
Еще в первый месяц жизни в Москве она побывала в Третьяковской галерее, но приехала туда уже перед закрытием, за полчаса обошла все залы, нигде не задерживаясь, и твердо решила, что обязательно придет сюда в воскресенье с утра и проведет весь день. Это воскресенье наступило только сегодня.