Москва в решете
Шрифт:
Тем временем на асфальт из подъезда вышел согнутый буквой Z старикашечка и, помахивая большим пластиковым ведром небесно-голубого цвета, свернул к помойке. За ним медленно брёл пожилой бурый в пятнах кобель, царапая носом землю.
— Слышь, не гони, — десантник наклонился над Ириной, дыхнув ей в лицо чесночной колбасой. — По вызову небось приехала, да не заладилось, а?.. Колись, не обижу!
Ирина краем глаза увидела, как старикашечка с грохотом вывалил мусор в ближний помойный бак и, подволакивая ногу, резво потрусил обратно к подъезду. Пёс с опущенным тонким
— Подонок! — всхлипнула, поднимаясь, Ирина. Пёс, повернул голову и гавкнул, а старикашечка, открыв дверь подъезда, фальцетом позвал: — Генрих Четвёрты-ы-ый! — прокашлялся и повторил: — Генрих Четвёрты-ы-ый, подь сюда…
Собака, подбежав к Ирине, обнюхала её и задумчиво поглядела на десантника. Очень старые глаза, отметила про себя Ирина и тихо позвала:
— Генрих…
Собака, подняв уши, прислушалась и тут Ирина очень натурально заплакала, крикнув на весь двор:
— Оставь меня, подонок! Оста-а-авь! Пошёл прочь…
— Дура психованная! — выругался десантник и, поддев ногой пакет с мусором, размашистым шагом двинулся к метро, напоследок крикнув: — Убивать таких сук мало!
Пёс с лаем бросился следом за ним.
— Не трожь собаку! — махая ведром, как пращей, фальцетом крикнул десантнику старикашечка, но тот всё-таки поддел Генриха, и собака, визжа, отлетела в сторону.
Через пять минут Ирина, которую хозяин счёл нужным пригласить к себе, уже мыла губкой грязные колени в его полутёмной ванной комнате.
— Я его с детства знаю, — ворчал Хамелеошин, заглядывая в ванную. — Матроскин — урод, каких поискать… Девочка, ну что ты в нём нашла, если искала, конечно?
— Любила я его, — Ирина вышла из ванной, на неё с сочувствием смотрели две пары мужских глаз — химика Хамелеошина и Генриха Четвёртого, его пса. — Не знаю, как я буду на улице до вечера куковать?.. Я даже свои вещи забрать не могу, — Ирина всхлипнула. — И замёрзла, как собака…
Генрих взлаял и посмотрел на хозяина. Хамелеошин нахмурился.
— А его бабка разве не дома сидит? — буркнул он.
Ирина зарыдала в голос:
— Она считает, что я шалава-а-а-а!..
— Вот ведьма, — Хамелеошин вздохнул и посмотрел на грязные мокрые тапочки Ирины. — Эврика! — внезапно воскликнул он. — А давайте, сходим за вашими вещами вместе?.. Даже, если она выкинет их на лестничную клетку, то мы их подберём, вы оденетесь и поедете домой, Ирочка! Вот, наденьте, — профессор набросил на Ирину болоньевую стариковскую курточку мышиного цвета и погладил по плечу. — Ну, что вы рассуропились, Ирочка?.. Если бы это было в моих силах, то я бы поменялся с вами местами в мгновенье ока! Поверьте, стать рыдающей интересной девушкой мечтает каждый просроченный старичок, вроде меня…
Ирина улыбнулась.
— Ну, вот и умница! Да, Генрих?.. — оглянулся профессор.
Пёс промолчал и, стуча когтями, улёгся на коврике у двери, а Хамелеошин, пропустив Ирину вперёд, закрыл на три замка входную дверь и стал спускаться по лестнице вниз. Было видно, что он очень устал от
— А Анна Леонтьевна в поликлинику ушла! — на вопрос Хамелеошина про Матроскину откликнулась консьержка, открыв им подъездную дверь.
— Ирочка, может быть, подождёте Анну Леонтьевну здесь? — помявшись, спросил Ирину профессор Хамелеошин. — Мне, в самом деле, очень нужно идти.
Ирина кивнула, понимая, что спорить бесполезно.
— Что-о-о? — завопила консьержка, оглядев Ирину с ног до головы. — Что такое?.. Зачем ей тут ждать? Пусть ждёт на улице! Ходят тут, прости господи, всякие… А ещё пожилой человек, и туда же!
Профессор вздрогнул, покосился на консьержку, потом на мокрые тапки Ирины и быстро посеменил к своему подъезду.
— Ну, что вы стоите, Ирочка? — пробежав метров пять, оглянулся он. — Так и быть, побудете у меня! Ну, какой с дуры спрос, а? — махнул он рукой. — Я вас посажу у окна, будете Анну Леонтьевну караулить.
Ирина сидела в кухне профессора уже час, укутанная в плед, в его больших клетчатых тапках и слушала новости по маленькому приёмнику, который Хамелеошин специально для неё принёс из комнаты. Горячим чаем с коньяком профессор её напоил только что, а, уходя, заботливо поставил перед ней вазу с печеньем и сухарями.
— Ко мне придёт человек, убедительно вас прошу, грызите тихо, Ирочка! — предупредил он. — Как можно тише, хорошо?..
Ирина, прижав руку к сердцу, кивнула.
Прошёл ещё час. Ирина дремала, а бурый пёс лежал на газетке под батареей и громко, как человек, храпел. Ира потрогала его ногой, но Генрих Четвёртый даже не проснулся.
— Ку-ка-ре-ку! — дважды прокукарекал звонок, и Ирина подскочила, нащупав в кармане пластинку, которую ей передал Архидьяконов — острыми краями она больно врезалась ей в пальцы. Ирина услышала, как профессор открыл дверь и просеменил за вошедшим гостем в кабинет, оживлённо с ним беседуя. Ира выглянула в прихожую, но никакого дипломата там не было, висела лишь потёртая куртка в заклёпках, и грязные чёрные ботинки стояли на тряпке у самой двери.
— Труль! Труль!.. — раздавалось из кабинета минуты две, но потом дверь притворили, и Ирина вернулась на кухню. Только через час снова послышались голоса, потом шаги, и в кухню заглянул моложавый человек с кипенно-белой шевелюрой.
— Здравствуйте, — слащаво улыбнулся он Ирине.
Генрих Четвёртый проснулся и, мельком оценив ситуацию, снова закрыл глаза.
— О-о-о!.. — визитёр не сводил с Ирины глаз, сзади него стоял профессор, на его лице блуждала довольная ухмылка.
«Распоясался, старичок!» — подумала Ирина, улыбнувшись в ответ, но на этом всё и закончилось, потому что оба химика вернулись в кабинет. А ещё через полчаса стало ясно, что визитёр уходит — дверь кабинета распахнулась и Ирина услышала, как гость прощается.