Москва в улицах и лицах
Шрифт:
А теперь задираю голову мою
На Запад и на Восток
На Север и на Юг,
Солнцами сияет Госторг,
– Ваня и Вася,
Иди, одевайся!
После "Госторга" во времена социализма здесь помещались наркомат, министерство торговли РСФСР, тщетно пытавшееся заполнить товарами прилавки магазинов...
Поблизости от "Госторга" на Мясницкой, 39, другой богатый тогда заказчик Центросоюз (Центральный союз потребительских обществ СССР) пожелал построить административное здание. Что и было сделано. Для главного офиса этой кооперативной организации возвели супер-современный дом, шедевр конструктивизма. Ничего подобного древняя русская столица не видала. Проект исполнил французский архитектор Ле Корбюзье. В конце двадцатых годов
Ле Корбюзье выиграл международный конкурс, предложив воздвигнуть на Мясницкой огромный дом сложной конфигурации. Его не смутила малоэтажная старая Москва, над которой доминировали купола и колокольни, сложившаяся в веках структура, куда он вторгался гигантским домом, как слон в посудную лавку. Для реализации проекта сломали Николу Мясницкого и прилегающие к нему строения. Не смутила эта необходимость уничтожения старины потому, что как теоретик архитектуры Ле Корбюзье считал радиально-кольцевую планировку и архитектуру Москвы не соответствующими образу города будущего. Он участовал в разработке нового генплана и рекомендовал сохранить только Кремль и несколько примыкающих к нему ансамблей, всю же остальную Москву предлагал сломать. Ради чего? Чтобы вырос на ее месте город-сад с высящимися над зеленым морем небоскребами.
Хотя в концепции сталинского Генплана 1935 года такая идея официально отвергалась, именно она оказала злое влияние на практику нескольких десятилетий.
На Мясницкой Ле Корбюзье (его проект претворял в жизнь московский архитектор Николай Колли) впервые получил возможность явить миру все свои пять принципов, "пять отправных точек современной архитектуры". Вот они, эти точки: столбы-опоры для всего здания, плоская крыша-сад, свободная внутренняя планировка, ленточное застекление окон, ненесущая фасадная стена, то есть не несущая нагрузки на здание.
На Мясницкую потянулись паломники из разных стран, чтобы увидеть наяву многоэтажную стену, представлявшуюся с улицы одним громадным окном, в то время как на торце дома, облицованного фиолетово-розовым туфом, нет ни одного даже самого маленького окошка. Такая же, как стена, плоская крыша. Здание опирается на столбы, между ними можно было пройти и выйти на противоположную сторону, где задумывался проспект будущего города-сада.
Пространство между столбами застроено, к печали поклонников Ле Корбюзье. Не удалось соорудить северное крыло здания. Но и обезображенный, незавершенный, лишившийся нескольких отличительных черт дом, описывается всеми путеводителями Москвы, восхищающимися новаторством архитектуры.
"Его масса не давит, дом легок и пропорционален, простота его линий, чуждая монотонности, и благородство фактуры радуют глаз, - читаем в одной из таких книг.
– Какая графическая четкость очертаний, строгих без сухости, как все уравновешено и целесообразно!"
Москва рисковала стать сплошь застроенной такой "простотой", но, к счастью, этого не случилось.
История Мясницкой делится на несколько периодов. Первый соотносится со временем, когда ее заселяли новгородцы, жившие рядом с Гребневской Божьей матерью и Николой. Все связанное с новгродцами, кроме названий проездов, утрачено. Второй период связан с жизнью мясников. От их домов и церквей также ничего не осталось. Лишь возрожденное название Мясницкой улицы и площади Мясницких ворот, Мясницкого проезда, напомниает о средневековой слободе рубщиков мяса.
(В разгар перестройки идеологический отдел ЦК КПСС попросил написать справку о возможности возврата старинным московским улицам прежних названий. "Давайте ваши предложения!" - сказали мне по телефону и дали адрес, куда явиться. Бумагу принес на Старую площадь. Когда при состоявшемся доброжелательном обсуждении дошла очередь до Мясницкой, товарищи закачали головами. Мясницкая?! Название неблагозвучное...
Третий период на Мясницкой представляют владения бояр и церкви. В начале улицы появилось Рязанское подворье, резиденция Рязанского владыки. Подобные владения принадлежали Вятскому, Псковскому, Коломенскому подворьям. Каждое из них состояло из палат с церквями, они сохранялись до конца XVIII века. Позднее строения подворий служили как доходные дома, сдавались под торговые и другие нужды.
Палаты Рязанского подворья Петр Первый передал Тайной канцелярии, где добывали истину кнутом. Таким образом великий реформатор начал у Лубянки историю пыточных дел, с таким размахом продолженных в ХХ веке наследниками лютого князя Федора Ромодановского. Где находилось лихое подворье? В истоке Мясницкой, где сейчас клинышком зеленеет скверик, должен был бы стоять дом номер 1. Подвалы сломанных сводчатых палат, возможно, находятся здесь, засыпанные грунтом, где растет трава на земле, обильно политой кровью.
До ХХ века сохранялся старый дом, заселенный чиновниками. Квартиры помещались в низких сводчатых комнатах, из толстых стен которых торчали ржавые крючья и железные кольца. Их видел Владимир Гиляровский, оставивший подробное описание "дома ужасов". Ниша в стене, служившая шкафом, в прошлом использовалась как "каменный мешок", куда помещали обреченных. Их подвешивали на крючьях за ребра...
При Екатерине II в подвалах зверствовал другой кат - Стапан Иванович Шешковский. Одно его имя наводило на современников страх и ужас. Шеф Тайной экспедиции повесил в застенке иконы, пытал заключенных, напевая акафисты.
Пушкин записал анекдот, диалог светлейшего князя Григория Потемкина с обер-палачом:
– Что, Степан Иванович, кнутобойничаешь?
– Помаленьку, ваша светлость, - с поклоном ответил Шешковский.
На этом месте допрашивали с пристрастием Емельяна Пугачева. Сюда привозили Салтычиху. Побывал в палатах издатель Николай Новиков, заподозренный императрицей Екатериной II в государственных преступлениях. Ее сын, Павел Первый, пытки запретил. (ЦК партии их узаконил в ХХ веке.)
Когда "дом ужасов" ломали, то откопали двухъярусную тюрьму с каменными мешками, дубовыми, обшитыми железом, дверями и прикованным к стене скелетом.
Таким образом нечетная сторона Мясницкой начинается с небольшого сквера, похожего на пустырь. Но функция, определяемая словом тайная, закрепилась твердо. На четной стороне под номером 2 возвышается многоэтажное здание с табличкой, сообщающей прохожим, что это Вычислительный центр, построенный архитекторами Глебом Макаревичем и Борисом Палуем. Что там вычисляют, подсчиты- вают, какие сводят баланасы, никто не знает. Да и знать не хочется.
Напротив, за сквером, стоит дом № 3. В годы СССР - дом без вывески. Стало быть и здесь тайна. Что там, за дверью? Михаил Кольцов когда-то писал, что каждый приезжавший в Москву иностранный журналист желал бы увидеть подвалы Лубянки и Гохрана. Я тоже этого пожелал, когда начал работать в "МП". В подвалы Лубянки мне не хотелось. Но Гохран увидел после недолгих поисков. Они привели как раз в дом без вывески. На стук дверь открыли, и я оказался в кабинете начальника Гохрана Николая Яковлевича Баулина. Встретил меня тепло, угостил чаем, возможно из любопытства: журналистов здесь никогда не видели. Вынул из сейфа пистолет и, шутки ради, направил ствол в меня. Потом дал подержать в руках. Ходил он по Москве без охраны и оружия. "Я богаче Ротшильда", - шутил Баулин.. Да, в его руках были колоссальные ценности, драгоценные камни, в том числе знаменитые "Орлов", "Шах", все семь исторических камней России, царские регалии, усыпанные бриллиантами. Их увидел я до того, как в Кремле открылась в 1967 году выставка "Алмазного фонда СССР". Горы бриллиантов увидел не там, куда постучал в дверь, а в Филях, подземном хранилище. Еще одну сокровищницу современных алмазов, добываемых на Урале и в Сибири, показал Баулин в Настасьинском переулке, где при Николе II построили Казначейство.