Москва. Путь к империи
Шрифт:
Стяг князя Д. М. Пожарского
Быть может, и жизнь Дмитрия Михайловича прошла бы тихо, в стороне от бурных событий эпохи, если бы в 1578 году после кончины отца мать будущего героя не переехала в Москву, где ей удалось пристроить детей на службу.
В 1598 году Дмитрий Михайлович был назначен стряпчим, через четыре года — стольником. Служил он стольником и при Лжедмитрии I, и при Василии Шуйском. Осенью 1608 года, получив небольшой отряд, воевода Пожарский совершил первый подвиг во славу Родины. Банда Лисовского пыталась захватить Коломну, перекрыть последнюю дорогу,
Князь Пожарский был человеком надежным: честность и осторожность, преданность законному царю и разностороннее полководческое дарование позволяли на него опереться любому, кому дорога была честь и безопасность Родины. В Зарайск к Пожарскому прибыл человек от П. П. Ляпунова, стоявшего во главе рязанского дворянства, и предложил выступить против Шуйского. Зарайский воевода наотрез отказался от войны против царя, которому целовала крест столица Русского государства. Обиженный гость отбыл в Тулу, а к Пожарскому явились посадские люди, затем его дальние родственники с противоположным требованием: признать Тушинского вора. Воевода и на этот раз отказался выполнить противоречащее его убеждениям требование.
Но как только в Москву вступили поляки, Пожарский сразу же решил перейти на сторону рязанского ополчения и поехал в столицу, чтобы вывезти оттуда семью. Он был, повторим, очень надежным человеком.
Очутившись в центре событий, он собрал людей у церкви Введения Богородицы, что на Лубянке, построил здесь острожок (баррикаду), а бойцов отослал на Пушечный двор. Быстро и без суеты работал князь. Поляки не догадывались, что происходит на Лубянке, готовились к решительной атаке. Но вдруг из-за острожка раздался залп нескольких орудий. Пока иноземцы соображали, что им предпринять, пушкари Пожарского «втоптали неприятеля в Китай-город». Восставшие уже готовились к атаке, но в этот миг из-за Китай-города обрушился на них шквал огня: это с отчаяния поляки подожгли дома, а ветер кинул злобное пламя на москвичей. Атака захлебнулась. Пришла ночь.
Поляки хорошо подготовились к бою, выделили две тысячи человек, дали им гнусный приказ поджечь Москву. И еще солнце не взошло, а те уже начали делать свою работу: с факелами в руках пронеслись они по городу, загорелась — в который уж раз! — Москва, заохала, застонала в огненном бреду. Только каменный Кремль не горел. Там были поляки.
Князь Дмитрий Пожарский не покидал своего поста до конца. Его ранило. Он упал на землю и, теряя сознание, крикнул: «Ох, хоть бы мне умереть, только бы не видеть того, что довелось увидеть!» Его подхватили воины, отнесли к повозке и отправили с верными людьми в Троице-Сергиев монастырь. Там князя подлечили, и он уехал в свою вотчину.
А через несколько месяцев по русским селениям и городам пронеслась печальная весть: после двадцатимесячной осады пал Смоленск! Двадцать месяцев осады! К 2 июня 1611 года, когда поляки наконец изготовились к штурму, в городе осталось двести человек, способных держать в руках оружие, причем каждому человеку приходилось оборонять более двадцати метров крепостной стены. Капитуляцию интервенты даже не предлагали смолянам, знали, что такие бойцы в плен не сдаются. Но знали они и другое: житель Смоленска, изменник, выдал им слабое место в крепостной стене. Туда один из рыцарей Мальтийского ордена, не раз участвовавших в войне на стороне Речи Посполитой, подложил порох.
В полночь интервенты приблизились к городу. Грянул взрыв, в проход бросились поляки и рыцари. Под натиском противника защитники медленно отходили к огромной горе, на которой стоял собор. Под собором, в подвалах, хранился порох…
Двадцать месяцев русская крепость держала у своих стен огромную армию неприятеля, как бы давая возможность русским разобраться в сложившейся ситуации, подумать, передохнуть и организовать сопротивление. Подумать русским людям было о чем. Вот уж пятьдесят без малого лет, с 1565 года, с опричнины, введенной Иваном Грозным, металась по стране, мучила соотечественников страшная беда, когда сосед предавал соседа, а затем и родственника,
Именно подозрительность, всеобщее недоверие, злоба явились главной причиной того, что народ так легко принимал всех лжецарей, метался от одного вождя к другому, губил не только соотечественников своих, но и душу свою.
Но, позвольте, скажет не искушенный в истории читатель, может быть, он собственными руками хотел уничтожить Русское государство? Да нет же, нет! Не было у него таких мыслей и в помине! Это доказали последние защитники славного города Смоленска. Они медленно отходили на холм, заманивая к себе поближе врагов. Они сделали свое дело честно, и теперь осталось сделать последний шаг… Взрыв страшной силы прогремел над городом… Нет, когда надо, находились у государства защитники. Оборону города возглавлял воевода Шеин. Прекрасную крепость построили люди под руководством Федора Савельева (Коня).
Трех месяцев не прошло после падения Смоленска, а в Нижнем Новгороде 1 сентября 1611 года на должность посадского старосты вступил Кузьма Минин, человек с хваткой купца, с умом государственным, с сердцем истинного патриота. Очень энергичный человек.
Приступил он к обязанностям посадского старосты и первым делом о Родине вспомнил, сказал народу на сходке у собора: «Православные люди, поохотим помочь Московскому государству!»
Земский собор в Нижнем Новгороде единодушно поддержал предложение Кузьмы Минина: спасать нужно Отчизну! И возликовали люди — какое великое дело сделали. Постановили же, все как один сказали: «Русь надо спасать!» Но прошел день, второй, третий, а она не спасалась! Оказывается, деньги большие для этого дела нужны: на вооружение, на воинов. Людей, способных драться с любым врагом за спасение Отечества, в волжском городе было много, но денег на организацию похода в богатом купеческом Нижнем Новгороде не нашлось ни алтына. Потому что как раз за день-два до Земского собора один купец отправил товар на Каспий, другой — заложил деньги в Архангельске, третий — отправил приказчиков в Сибирь и так далее, и так далее: от самого бедного до самого богатого купца. Дело купецкое, видно, такое сложное: сегодня ни гроша, а завтра или через неделю-другую будет и алтын, и поболее того.
Но Родину-то нужно спасать сегодня!
Опять на сходке у собора зашумел народ, притих, когда слово взял Кузьма Минин. Знал он про нижегородский люд многое, бывалый был человек, хоть и не самый богатый, не самый знатный. Но что знание! Слово нужно верное найти, верный ход. И нашел верное слово староста, сказал по-простому: «Православные люди! Не пожалеем животов наших, да не токмо животов — дворы свои продадим, жен, детей заложим, и будем бить челом, чтоб кто-нибудь стал у нас начальником. Дело великое! И какая хвала будет всем от Русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдет такое великое дело: я знаю, только мы на это подвинемся, так и многие города к нам пристанут и мы избавимся от иноплеменников».
Понравилась речь посадского старосты нижегородскому люду. Загалдели все на площади: «Заложим жен и детей, но спасем Русскую землю!» А Кузьма Минин, даром что бывалый человек, тут же приказал выборным людям силой взять — постановили же! — и выставить на продажу в холопы семьи всех богатых горожан. А кто, если спросить начистоту, откажется от соблазна иметь в собственном доме работницу с купецким званием?! К примеру, купецкая дочь да в холопочках — прелесть-то какая, отрада для души. Ни дать ни взять.