Москва. Путь к империи
Шрифт:
Несколько раз он посылал к Ахмату послов с предложением о мире. Хан предъявлял такие условия, на которые мог согласиться лишь самоубийца. Иван не принимал предложения хана. Тогда Ахмат смягчил гнев, повелел Ивану III прислать к нему в стан сына или брата. Князь отказался. Всегда раньше русские спокойно отсылали в Сарай и Каракорум братьев, детей, внуков. К родственникам русских князей в ставке ханов так привыкли, что отказ Ивана очень удивил и разозлил Ахмата. Злиться, впрочем, он мог лишь вполсилы, потому что русское войско стояло за Угрой, организованное, сильное, с пищалями. Особенно не позлишься. Сначала нужно победить злых русских, залить им глаза их собственной же кровью, пожечь Русь да Москву, сломать силу ее, а уж потом злиться в полную мощь — так, чтобы вой стоял над лесами русскими и полями, чтобы стонала сама земля Русская от ханской злости. Победа! Как нужна была
Он боялся проиграть войну, как не боялся этого ни один монгольский военачальник со времен Тогрула, Джамухи и Чингисхана, потому что слишком мало осталось людей в войске хана и в разорванной на куски Золотой Орде, где, помимо всего прочего, было немало врагов у Ахмата. Заменить павших воинов даже в случае ничейного результата сражения, даже в случае незначительной победы над русскими он не смог бы. Ему нужен был полный разгром Ивана III, полная победа.
Зима приближалась все быстрее. Но нагрянула она внезапно: Угру сковало толстым льдом буквально за ночь. И снегу намело, и поняли ордынцы, что пришел час битвы, что не дождаться им Казимира. Нужно было немедленно начинать битву с русскими и разгромить их.
7 ноября 1480 года Иван III Васильевич приказал своему войску отступить к Кременцу, чтобы занять удобные позиции для решительной битвы. Шуметь при этом он не приказывал. Зачем лишний шум в таком деле? Русские потянулись от берегов Угры сначала не спеша, будто им все равно, где бить врага, потом пошли чуть быстрее. Ахмат, узнав о маневре противника, вышел из палатки и грустно улыбнулся: знаю я эти уловки. Он вернулся в шатер, прибыли разведчики, доложили, волнуясь, о том, что в стане противника наметилась паника.
Воины арьергардных русских полков действительно запаниковали. Они видели, как на противоположном берегу Угры собираются ордынцы, с волнением ожидавшие приказа о наступлении. Ордынцев было много. Вот-вот они ринутся в бой на русский арьергард.
— Они бегут! — кричали ордынцы, не веря собственным глазам.
Из шатра вышел Ахмат, прищурился и тихо-тихо молвил:
— Они хотят заманить нас в ловушку!
Это тихое страшное слово волной страха побежало, опережая приказы и повеления начальников и самого Ахмата, по рядам ордынского войска. Ловушка. Страшное слово для ордынского воина. Сколько раз степняки использовали этот прием, сколько прекрасных побед одержали, сколько воинов врага перерезали! Самим попадать в ловушку им не хотелось.
— Ловушка! Ловушка!! — все громче кричали они и бежали, бежали от страшной Угры, от страшной беды подальше.
Шум в стане врага пугал русских. Они думали, что за Угрой готовится мощнейший удар по арьергардам, и бежали сломя голову подальше от реки, совсем не шумной, закованной в лед.
Это, с военной точки зрения, странное столкновение двух войск на реке Угре стало гибельным для Ахмата. С богатой добычей он прошел через земли, принадлежащие в то время Литве, к Волге, а там на него напал тюменский князь Иван. Хан с ним не стал сражаться, побежал, оторвался от погони, успокоился у Малого Донца и неподалеку от Азова, очень довольный богатством, награбленным на севере, осел зимовать. Радовался он совсем недолго. Однажды ранним утром Иван неожиданно ворвался в стан Ахмата и сам лично зарезал его, присвоив себе все имущество хана.
Стояние на Угре считается финалом татаро-монгольского ига. Действительно, это была последняя попытка ханов Золотой Орды сохранить прежние порядки на Руси.
Жители Москвы, Руси, летописцы, а также позднейшие историки по-разному оценивают влияние Ивана III Васильевича на ход событий, на сам итог той, мягко говоря, невыдающейся военной операции, столь благоприятно завершившейся для Москвы, для русского народа.
«Был единственный случай в его жизни, — пишет Н. И. Костомаров, — когда он мог показать собою пример неустрашимости, твердости и готовности жертвовать жизнью за отечество; но тут он явился трусом и себялюбцем: он отправил прежде всего в безопасное место свою семью и казну, а столицу и всю окрестную страну готов был отдать на расхищение неприятелю, покинул войско, с которым должен был защищать отечество, думал унизительным миром купить себе безопасность, и за то сам вытерпел нравственное унижение, выслушивая резкие замечания Вассиана» [133] .
133
Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 250.
Н. М. Карамзин дает иную оценку первому русскому
134
Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 239–240.
Так или иначе, но стояние на Угре в 1480 году, через сто лет после поля Куликова, стало вехой в жизни быстро растущего и крепнущего Московского государства и в жизни князя московского Ивана III Васильевича.
Земная обитель для покровительницы небесной
В период с 1472-го по 1481 год, несмотря на широкомасштабные военные операции, на изнурительную борьбу с Новгородом, на энергичную дипломатическую деятельность, Иван III не забывает о переустройстве, обновлении стольного града. В эти годы, как уже говорилось выше, в Москве был возведен величественный Успенский собор. В это же время купцы и знатные, богатые горожане резко изменили свое отношение к камню как к строительному материалу. Раньше в Москве любили дерево. Мастера-плотники рубили из этого материала избы и терема, дворцы и храмы. Деревянные жилые здания считались полезными для здоровья. К тому же возводили их быстро, и леса вокруг строевого, дешевого было много. В 1450 году митрополит Иона возвел в своем дворе первую жилую каменную постройку. Убедить народ московский в целесообразности, пользе каменного строительства он не смог даже личным примером. Дерево! Влюбленный в благостную тишину соснового сруба, в мягкие тона звуков, мелодий, речей в бревенчатой избе, родившийся в этом уютном мирке, дождавшийся рождения здесь же, в своей избе, детей, внуков, правнуков, привыкший к ребристым стенам дома, человек с трудом (и далеко не каждый) может перейти в «палаты каменные». Именно этим можно объяснить тот факт, что в постройке Ионы была позже устроена обетная церковь Ризположения «в память избавления от татарского нашествия царевича Мазовши», а вторая жилая каменная постройка в Москве появилась лишь в 1471 году, когда купец Тарокан «заложил себе палаты кирпичные, у городовой стены, у Фроловских ворот, в одно лето и построил их». Через два года митрополит Геронтий на митрополичьем дворе заложил новую каменную палату, куда владыка переехал 13 ноября 1474 года.
Уже эти первые жилые здания убедили москвичей в том, что камень, на вид скупой и немногословный, грубый и непластичный, может в умелых руках мастера стать рельефнее дерева, пластичнее, веселее и… надежнее. В XV веке камню и кирпичу не суждено было заменить в жилом строительстве дерево, произойдет это гораздо позже по причине относительной дороговизны нового для столицы стройматериала, отсутствия мастеров и осторожности, инерционности населения, наследственно влюбленного в таинственные ароматы сосновых срубов.
В 1478 году псковские мастера поставили в Москве церковь Иоанна Златоуста, но, конечно же, главной постройкой этого периода правления Ивана III Васильевича являлся Успенский собор, торжественно освященный 12 августа 1479 года «митрополитом Геронтием с архиепископом Ростовским Вассианом, епископом Суздальским Евфимием и Сарским Прохором».
В эти же годы, особенно после решительного удара по Новгороду, весьма удачной войны на Угре и «сдачи в эксплуатацию» Успенского собора, Иван III стал все активнее зазывать на Русь мастеров из Западной Европы. Они ехали в Москву с опаской, но грандиозные планы освободителя Русской земли от Орды их подкупали: какой творец не мечтает о великих свершениях!