Москва
Шрифт:
Все ж последнюю дерзость хотел показать: прямо броситься в омут; и лгать: до потери сознанья; бравандил глазами.
Просунулся стек блеклых щек: Василиса Сергевна стояла: и - слушала. Киерко же треугольничек глазками вычертил: Грибиков, Митя, профессор.
Профессор стоял в этой желтени всей с крашеной рожей, собачьей какой-то: и жутил всем видом:
– Мои - в корне взять, - из моей библиотеки... Как к вам попали?
– Изволите видеть, - затем и пришел-с, что имел рассуждение... У букиниста, изволите видеть,
Тут Василиса Сергевна завякала издали:
– Мэ же ву ди, ке ла фам де шамбр, Дарьюшка!..
– Да не мешайте, - профессор бежал на нее, потрясая коричневым томиком (желтый он выронил).
Грибиков тоже бежал за профессором - зорким зрачишком; а Киерко с выблеском глаз подбежал, ударяя рукой по Грибикову; он другою рукою повернул очень грубо; и в спину подталкивал - к двери:
– А ну-те, оставьте-ка... Да, да, да: предоставьте-ка... Это я все объясню... А я ж знаю... Валите!..
А в ухо вшепнул:
– Да п 1000 омалкивайте, дружище, - о том, что вы знаете... Ну-те!.. За книги с лихвою получите...
Грибиковский зрачишко лупился на Киерко.
Сам он усилился высказать что-то; и вдруг, - как закекает старым, застуженным кашлем, схватяся рукой за грудашку; она сотрясалась, пока он выпихивался; и рукой гребанул; вдруг пошел - прямо в дверь (ну, - и ноги: совсем дерганоги).
Захлопнулась дверь.
Он тащился чрез улицу: с видом степенным и скопческим, думая:
– Что же случилось?
Совсем не умел, видно, связывать фактов: умел лишь глядеть.
Не дойдя до окошечек желтого домика, стал под воротами: но не прошел под воротами; по бородавке побил; поднес палец к глазам; посмотрел на него: и понюхал его; после этого он повернулся, решившись на что-то; опять потащился назад, через улицу: недоуменно глядел на профессорский дом.
...............
Между тем: в коридоре меж Киерко и Василисой Сергеевной происходили отчаянные препирательства; Киерке силилася Василиса Сергевна что-то свое передать:
– Это Дарьюшка книги таскает... Не знаете... Антецеденты бывали: таскала же сахар!
А Киерко неубедительно очень доказывал:
– Дарьюшка тут не при чем...
И признаться, совсем не сумел он оформить свой домысел, был же ведь умник.
– Не знаете, ну-те же: форточник ловко работает - что? А я ж знаю, что форточник: форточник, - он!..
– за подтяжку схватился рукой.
– А пропо: почему не унес он других вещей, - ценных?
– А может быть, - ну-те, - спугнули его; он же сцапнул два томика, да был таков!
– зачастил по подтяжкам он пальцами.
"Форточник" - Митя - стоял и сопел, умоляюще глядя на Киерко, бросившего на него укоризненный взор.
Он покрылся испариной: ужас что вынес.
Профессор ходил пустобродом от Киерко к Мите, от Мити до Киерко; видно, он чем-то томился: пожухнул глазами, пожухнул всей крашеной рожею
Василисе Сергевне бросил он:
– Дарьюшка тут не при чем!
И, прислушиваясь к рассуждению Киерко, бегал глазами - двояшил глазами, он знал, - не два томика: томиков сорок пропало; не мог с ними форточник в форточку выскочить.
– Осенью, - знаете, - Митя осмелился, - видел под форточкой...
Тут у профессора глазки сверкнули - ерзунчики: злые. Нацелясь на сына, он брызнул слюною:
– Не кляпси: молчать!
И, подставивши спину, пошел в кабинетик: надолго угаснуть.
Опять позвонили.
История!
Старуховато просунулся - Грибиков: вот ведь прилипа!
– А ну-те?
Наткнувшись на Киерко, он растерялся: хотелось, как видно, ему, чтоб не Киерко дверь отворил; постоял, поглядел, помолчал; и - сказал неуверенно:
– Кошку впустите: курнявкает кошка у вас под крыльцом!..
Ничего не прибавил: ушел.
Отворили дверь настежь; и - не было кошки: струя морозяная дула отравленным бронхитом:
– Дверь затворите: квартира - ледовня!
...............
Профессор прошел в кабинет.
Проветшал: горьколобый, прогорбленный, вшлепнулся в желтое кресло - под Лейбницем, нам доказавшим, что все хорошо обстоит; оба томика шваркнулись: прямо под Лейбница; дернулись, точно у зайца, огромные длинные уши над клочнем макушечным; тупо уставился в свой виторогий подсвечник, сверкая очками, скорбя под очками - глазами, как будто отмахиваясь от чего-то тяжелого; многие тысячи шли перед ним человечков, себя догоняя.
Согнулся из кресла в столбе желтой мглы (чрез которую пырскали моли), играя протертою желтою кистью под рваною шторой, - с подвязанной, вздернутой снизу наверх бородою; с рукой перевязанной: белой култушкой, висящей на вязи; он вылинялыми глазами томился, вперяясь в осклабленных фавнов.
Пространство - разбито!
С жалеющей тихой улыбкою Киерко в двери вошел:
– Как живется?
– Так: руку жует что-то мне!
И, потрогав висящий свой кутыш, прошел в уголочек, под столбиком стал, на котором напыщенный Лейбниц своим париком доказал, что наш мир наилучший.
– Э, полноте, - стерпится.
Оба молчали: до сумерок.
Время, клепач, - заклепало!
...............
Но с этого времени с Митей профессор совсем перестал гов 1000 орить.
Уже после, когда выходил он из дома, - на ключ запирал кабинетик; а ключ брал с собою; ночами он слышал, как Томочка, цапа, устраивал все цап-царапы в передней; и грыз свою кость; выходил в коридорчик со свечкою.
Томочки - не было!
Тут заюжанило; все разжиднело, стекло; сняли шубы: пролетки загрохали; вновь - подморозило; вечером же серо-розовый и кулакастый булыжник поглядывал в окна и твердо, и сиверко.