Москвички. Великие женщины, изменившие столицу

Монахова Оксана

Тут же располагается великолепный Белый зал, символизирующий славу Ермоловой. На знаменитом портрете кисти Валентина Серова она запечатлена именно здесь. Во времена актрисы зал использовали для приемов. Пюд Рождество или в честь именин хозяев в нем собирались многочисленные гости, которым за блеском ламп и софитов не сумели рассмо треть очевидного: «счастливый» брак Ермоловой и Шубинского был всего лишь формальностью.

Чужие люди

Как удивились бы гости, если бы знали, что великая Ермолова, к ногам которой летят цветы, была далеко не так счастлива,

как им казалось. Актриса, стараясь сохранить внешнюю видимость семейного благополучия, с блеском исполняла роль счастливой супруги. Но свои настоящие чувства она тщательно скрывала…

По словам публициста и театрального критика А. Амфитеатрова, когда гости расходились, Ермолова и Шубинский в своем дворце «вели два отдельных существования – параллельные, но никогда не сливаемые».

Каждый сам по себе

Увы, но личная жизнь великой актрисы складывалась совершенно иначе, чем она ожидала. Отношения с мужем приобретали все более сложный характер. Все заметнее проявлялась разница во взглядах на жизнь, во вкусах, в характерах.

Александр Амфитеатров, хорошо знавший обоих, так писал про их союз: «Вода и камень, лед и пламень» не столь различны меж собой своей взаимной разнотой, как разны были эти два существа и, казалось, так чужды одно другому, в вечной, однако, соединенности брачным венцом».

Никто не подозревал, что на самом деле происходило между Ермоловой и Шубинским. Они поженились по большой любви, но вскоре их пути разошлись. Шубинский на стороне заводил романы, а Мария Николаевна, строгая серьезная женщина, встретила новую любовь – профессора Московского университета Константина Павлинова.

Отношения с дочерью

Актриса страдала, но не могла уйти из семьи ради 8-летней дочери. Принесло ли это ей счастье? Гнетущая обстановка, царившая в доме, в первую очередь, отражалась на жизни Маргариты: «Я – не любимая отцом, любимая, но далекая матери – вертелась между ними обоими, не зная, какую печальную роль звена мне выпало на долю играть, и сама не понимала ничего, и меня не понимали… и ничего не могло быть печальнее, чем наша общая жизнь во имя долга».

Ермолова страдала. Скрытная по природе, она еще больше замкнулась в себе, и сквозь обычную сдержанность и молчаливость было трудно распознать огромную любовь к дочери.

Когда Маргарите исполнилось 12 лет, Ермолова написала: «Дорогая моя, милая, я люблю тебя больше всего на свете, не верь моей внешности, знай, что мое сердце всегда открыто для тебя! Что же мне делать, что у меня такой характер дурной, я ведь сама сержусь на себя за это…»

Жизнь после революции и эмиграции мужа

В начале XX века Шубинский стал депутатом Государственной думы, а потому после революции 1917 года у него был только один выход – эмиграция. Но Мария Ермолова осталась: «Во всем хорошем и плохом я истинная дочь Москвы».

И хотя в 1920 году Моссовет передал

Ермоловой дом на Тверском бульваре в пожизненное владение, в облике актрисы что-то изменилось. На сцене она еще продолжала покорять драматические высоты, но в жизни это был уже другой человек.

В 1920 году торжественно и пышно отпраздновали 50-летний юбилей творческой деятельности Ермоловой. Вся Москва чествовала актрису и этот юбилей превратился в праздник всех московских театров. Мария Николаевна на балконе своего особняка приветствовала колонну артистов, несущих транспаранты: «Слава великой Ермоловой». В том же году Марии Николаевне первой было присвоено звание «Народный артист Республики».

Непревзойденная

Однако солнце русской сцены склонялось к закату. Ермолова всегда была «великой молчальницей», но в последние дни вела особенно замкнутый образ жизни. Рядом с ней лишь родные и врачи… Она умерла 12 марта 1928 года в возрасте 74 лет. Актрису, как она и завещала, похоронили в подмосковном селе Владыкино, рядом с родителями и сестрами, а в 1971-м перезахоронили на Новодевичьем кладбище.

За полвека театральной деятельности Мария Ермолова сыграла почти триста ролей, и все эти созданные на сцене образы она слагала в единый образ сильной свободолюбивой женщины.

Такой она для нас и останется – «героической симфонией русского театра», хозяйкой особняка на Тверском бульваре, истинной королевой «от головы до ног» на портрете Серова.

На долгую память

Константин Сергеевич Станиславский считал Марию Ермолову целой эпохой для русского театра. В одном из писем он, верный и неизменный почитатель таланта актрисы, с восторгом писал:

«Неотразимо ваше облагораживающее влияние. Оно воспитало поколения. И если бы меня спросили, где я получил воспитание, я бы ответил: в Малом театре, у Ермоловой и ее сподвижников… Вы возглавляете нашу русскую артистическую семью…»

Москвичи ахнули, когда после очередного спектакля восхищенные игрой студенты остановили карету Марии Николаевны, вы прягли лошадей и сами довезли любимую актрису до дома!

Но Ермолова навсегда вписала свое имя в анналы истории не только пером гениального драматического дарования.

Она человек широкой души, готовый протянуть руку помощи каждому, кто в этом нуждается. Мария Николаевна искренне считала, что «…бесценный самый дар – доброта сердца, это лучшее, что есть в человеке».

Поэтому важную роль в жизни актрисы играла случайная помощь: когда она узнавала, что где-то в деревне пострадали от пожара, либо какой-то талантливой курсистке нечем платить за обучение, либо кто-то голодает… Как-то она обратилась к заведующей бельевого отдела крупного магазина со словами: «Я к вам приду с одной девушкой. Вы поглядите на нее хорошенько и сделайте ей полное приданое. Все, что нужно. А потом отошлите по адресу, только не говорите ни в коем случае, от кого это».