Москву ничем не удивишь
Шрифт:
Улыбка моментально сползла с лица Насосова, он понял, что продюсер имеет в виду — что магнат в благодарность за информацию, которую ему принёс Алмаз просто-напросто «завалит» самого Насосова и никаких долгов у Алмаза не останется. В какой-то мере продюсер казался прав и это еще больше взбесило Насосова — он любил выглядеть самым умным, а тут продюсер его поучает.
— Я чего-то не понял, куда ты клонишь, — сказал Насосов, — ты мне скажи как мне Алмаза найти?
— Алмаз наверняка возле магната трется, — пояснил Захожин, — они вместе ищут Владика. А Владик через час будет в наших руках. Мы узнаем у Владика фамилию
— Толково, — согласился Насосов, — поменяем Владика на Алмаза, нормально.
Вдовиченко, сидящий на окне, помалкивал — он-то знал, что как они не пыжься, а Алмаза больше на свете нет — сгорел он заживо и искать его бесполезно. Но признаваться в том, что на самом деле случилось Вдовиченко побаивался, зная крутой характер Насосова — им итак уже влетело за просратую «Газель», а если он узнает, что они сожгли Алмаза — его долг на них повесит.
— А эту Татьяну я знаешь что? — продолжал мечтать Насосов. — Я её наркотой накачаю, зашлю её в Турцию в бордель, у меня там есть пай в одном деле, а потом папаше её на зону буду фотки слать как она с грязными турками в бане… ха-ха, ха-ха…
Захожин поморщился от этих слов, всё-таки как ни говори, а к Татьяне он сильно привязался. Сколько вместе пройдено, прожито, уже не один, а минимум три пуда соли вместе съедено. В российском шоу-бизнесе год за два, как на войне. Но в сложившейся ситуации продюсеру пришлось выбирать — либо своя жизнь и жизнь его семьи: жены, детей, либо Татьянина жизнь. Конечно, он сделал выбор в пользу первого, хотя это решение далось ему нелегко.
— У вас в шоу-бизнесе что все друг друга закладывают? — спросил Насосов, имея в виду теперь Алмаза, который побежал к магнату предавать людей, которые его приютили.
— Алмазу этот половой гигант Владик — никто, — ответил продюсер, — а ситуация сложилась такая, что можно за счет этого хода ему выпал шанс выкрутиться из долгов. Я бы тоже так поступил.
— В этом я не сомневаюсь, — кивнул Насосов.
— Я не пойму — ты меня презираешь что ли? — насупился Захожин, старающийся как лучше. — Я тебе помогаю, а ты на меня смотришь как на врага. Ведь сам подумай — формально и юридически вообще ты со всех сторон прав: ты дал огромную кучу денег на фильм этому подлецу Алмазу, а он фильм не снял, долг тебе не вернул, теперь бегает по Москве, старается от тебя избавиться, натравливает на тебя всяких Крабов. Я считаю, что он ведет себя не по-человечески. Я встал на твою сторону, а ты меня еще и упрекаешь, что я, мол, друзей продаю!
— Ладно, не мельтеши ты, ничего я тебя не упрекаю, — ответил Насосов, повернулся к Вдовиченко и приказал ему, — хватит этим бездельникам шары катать, пусть идут на улицу на дорогу, отгонят нашу машину куда, чтобы невидно их было, притаятся и ждут гостей. Когда Татьяна со своими друзьями войдет за ворота, по-тихому идите за ними, без стрельбы, без драки, пусть заходят, а я их тут встречу.
Сказав это Насосов достал из-за пояса штанов пистолет, из кармана глушитель и стал навинчивать одно на другое. Вдовиченко кивнул и вышел в холл давать указания Петрову и Бляшкину. Насосов закончил с приготовлением оружия к стрельбе, прицелился в продюсера, тот побледнел, захлопал глазами, нижняя челюсть
— Давно не стрелял по людям, — пожаловался Насосов продюсеру, положив пистолет рядом с собой на диван, — лет пять уже. Знаешь, я думаю надо для острастки сразу же этого Спичкина застрелить. Он нам не нужен, только лишние заботы, а Татьяна и Владик напугаются и будут более сговорчивыми. Тут вообще есть где труп спрятать?
— Можно в полынью на озере скинуть, — ответил Захожин, едва сдерживая тошноту от страха и жалости, которые скрутили его внутренности, — но я прошу — это без меня… делать… я не смогу…
— Сможешь, продюсер, сможешь, — сказал Насосов, — назвался груздем, полезай в кузов. А то хочешь в дерьмо влезть и чистеньким остаться. Так не бывает. Не люблю я таких людей, как ты! Сегодня ты их предал, а завтра меня сдашь. Пристрелить бы тебя тоже. А может прямо сейчас пристрелить, груз на ноги и в полынью, а Захожин? Ты же мне больше не нужен?
У продюсера кишки опустились ниже пяток, он попятился, мотая головой, прося его не убивать, забился в угол и сжался там. Насосов взял с дивана пистолет с глушителем, встал и прицелился в дрожащее тело предателя. Его палец плотно обхватил спусковой крючок и не спеша надавил на него.
Глава 18 Не числом, а умением
Все четверо телохранителей магната Хорьковского после драки около ночного клуба «Мухомор» оказались в больнице с повреждениями различной тяжести — у кого-то были множественные переломы, у кого-то сотрясение мозга и сильные ушибы. Менее всех пострадал сам Хорьковский — ему-то всего два раза попало огнетушителем сначала по хребту, а потом по голове, да и не от самого сильно участника драки, но и это вызывало боли в спине и головокружение с тошнотой. Кроме того, магнату стоило больших трудов убрать с лица пену огнетушителя и когда собрались зеваки, а потом приехала милиция и «Скорая» выглядел он потешно, словно в него плюнул верблюд.
Хорьковского первого повезли на прибывшей на место происшествия машине реанимации в частную клинику, доступную лишь для людей обеспеченных и известных, где личный врач магната сразу же назначил ему рентген, анализы и вколол обезболивающий укол. Потом уже другие врачи занялись непосредственно телохранителями, которых по указанию магната повезли в самую обычную больницу, где они все стояли, вернее лежали в очереди на осмотр в каталках в длинном и холодном коридоре приемного покоя, внешне напоминающем морг.
Магната судьба этих людей, его бывших телохранителей уже не интересовала, он заранее всех их уволил из своей охраны. Потому что подумал — в какой же степени риска находилась его драгоценная жизнь, если какой-то сраный безоружный телохранитель какой-то певицы с помощью провинциального колхозника с битой отделали его вооруженных людей, словно боксеры шахматистов.
— Краба надо было нанимать телохранителем! — непроизвольно произнёс магнат, сидя в удобном кресле в кабинете личного врача, который на свет разглядывал его рентгеновские снимки.