Мост бриллиантовых грез
Шрифт:
Ну конечно, счастливый до смерти этой вспышкой ревности (предназначенной, как он был уверен, ему) Илларионов кинулся ее утешать, и Эмма в очередной раз выплакалась на его заботливо подставленном и уже знакомом плече.
«И так теперь будет всегда!» – подумала она.
Странно: эта мысль не внушила особенной тоски. Наоборот, принесла странное умиротворение. Ей было бы совсем хорошо, если бы не мучительная колкая боль в сердце, которая отдавалась в висках: «Что сказать ему? Что ему сказать? Как теперь все будет? Как будет теперь? Что мне делать? Я запуталась, я запуталась!»
Именно теперь, когда ее немыслимая, заблудившаяся,
Можно себе представить, сколько раз уже пытался Роман ей дозвониться. Он с ума сходит от тревоги, это понятно. Надо включить телефон…
«А я не сходила с ума, когда он там с ними… то с Фанни, то с Катрин? Ничего, пусть помучается!» – ожесточенно подумала она, еще крепче зарываясь в плечо Илларионова.
– Ну ты и плакса у меня, оказывается, – усмехнулся тот. – Давай я тебя так и буду звать – Плакса? А ту картину ван ден Берга так и подпишу: не «Дорогой Эмме», а «Дорогой Плаксе».
Она только начала было смеяться, с трудом вырываясь из всхлипываний, как зазвонил телефон. И после нескольких гудков и любезного предложения автоответчика оставить сообщение после сигнала (aprиs le bip, как говорят французы) зазвучал мужской голос, полный страстного желания угодить:
– Мсье Илларионов, это Доминик Хьюртебрайз. Ваш заказ снят со стенда и упакован, вы получите его в любую минуту, как только пожелаете. Но только, к сожалению, не сегодня: машина отдела доставки с охраной уже ушла по другому адресу, пока я вам дозванивался. Кроме того, здесь сейчас находится Сесиль Валандон, в салоне которой вы сделали несколько снимков, и она готова упаковать те работы, которые вы назовете. Ждем вашего звонка в любую минуту!
– Ух ты, – радостно сказал Илларионов. – Да это мошенник Хьюртебрайз нарисовался. Погоди-ка… – Он легонько чмокнул Эмму в голову и подскочил к телефону: – Мсье Хьюртебрайз? Извините, не смог сразу снять трубку. Приятные известия… Очень рад, что ван ден Берга никто не успел купить. Давайте договоримся так. Ничего мне посылать не нужно, я приеду сам и все заберу не позднее чем через час-полтора. Прихвачу пару своих бодигардов, так что все будет надежно, как в сейфе Лионского кредита. А теперь можно пригласить к телефону мадам Валандон? И, если не затруднит, передайте ей ту контрольку, которую я у вас оставил, хорошо?
Илларионов взял с письменного стола неземной, просто чудовищной красоты и причудливой формы (потрясенная Эмма уже успела узнать, что это так называемое цилиндрическое
– Мадам Вадандон? Большое спасибо, что смогли связаться со мной. У меня тут жизнь внезапно сделалась несколько неупорядоченной, прошу простить. Мсье Хьюртебрайз передал вам контрольку? Пожалуйста, взгляните. Меня интересуют объекты номер 6, 16 и 19.
Одновременно он показывал Эмме фотографии, на которых были запечатлены: напольные часы со сверкающим циферблатом на затейливой резной и позолоченной подставке, картина с веселыми и вроде бы не вполне трезвыми античными божествами, а также перстень с огромным синим камнем, напоминающим сапфир, окруженным множеством более мелких, похожих на бриллианты.
– Нашли? Отлично. А реально будет мне получить все это примерно через полтора часа? Я как раз подъеду… О, спасибо, большое спасибо, мадам Валандон. До скорой встречи!
Он положил трубку и повернулся к Эмме:
– Одевайся, поехали!
– Куда? – спросила она, не отводя глаз от фотографий, которые Илларионов небрежно бросил на стол.
– На достопамятный Лонгшамп, который отныне всегда будет окружен для меня особым сияющим ореолом! – ответил Илларионов, выходя в соседнюю комнату, где находилась его спальня и где стоял циклопических размеров гардероб, наполненный, правда, только наполовину (вторую половину он пообещал отдать под вещи Эммы, а когда она с хохотом сказала, что ее вещичек хватит заполнить только пять процентов предоставляемой площади, Илларионов сообщил, что берется доказать ей, что заполнить это пространство дамскими шмотками можно в течение одного дня). – Там меня ждут новые покупочки, – продолжал Илларионов. Голос его звучал глухо: наверное, он уже забрался в шкаф. – Кольцо – тебе, остальное нам обоим. Ты любишь сапфиры? Про бриллианты не спрашиваю, кто их не любит!
Эмма стояла молча, опустив голову, вонзив ногти в ладони. Потом заговорила:
– Скажи, пожалуйста, а как эта мадам поняла, какие именно вещи тебе нужны? Ты какие-то номера называл, а она…
– Я называл номера фотографий, обозначенные у них на обороте. А она сверялась с контролькой! – выкрикнул Илларионов все еще из шкафа. – Ну, с каждым пакетом фотографий в любой студии, в любом ателье выдают и такой листок, на котором все эти фотографии собраны вместе, правда, они очень маленькие, но существуют же лупы, в конце концов. И если тебе нужна копия какой-то фотографии, ты отмечаешь ее на контрольке, сдаешь в фотоателье негативы и получаешь товар. Ты что, забыла?
Да, она забыла. Забыла, а теперь мучительно старалась кое-что вспомнить…
Вот она срывает со стены в комнате Армана все фотографии, потом находит в фирменном пакете еще несколько отпечатков, и там же лежат пленки. Потом Эмма рвет фотографии на клочки, а пленки кромсает ножницами. Ссыпает мусор в пластиковый пакет с надписью «Monoprix»… Были там маленькие отпечатки на одном листке?
Не было их. Не было! Значит, они остались у Армана. Значит…
– А с этой контрольки можно сделать большие отпечатки? – быстро спросила Эмма.