Мост через бездну. Книга 4
Шрифт:
В Средние века образ птицы Сирин значительно трансформировался и под влиянием христианских и языческих верований стал олицетворять счастье, красоту, радость бытия. В XVII–XVIII веках Сирин и Алконост были причислены к числу райских птиц. Традиционные славянские символы часто изображаются вместе. Именно такое соединение противоположностей, единение радости и печали, мы можем увидеть на картине любителя русской старины Виктора Михайловича Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» (1896 г.). Художник пользуется славянской символикой, где птица Сирин выступает в качестве птицы радости. Алконост же у Васнецова, как противопоставление — символ печали. Некоторые исследователи считают, что устойчивое представление «в народном искусстве Сирин — птица радости, а Алконост — птица печали» связано именно с картиной В. М. Васнецова и пошло не от народного, а от профессионального искусства. Поэты Серебряного века поддерживают эту традицию. Так, у молодого Александра Блока в стихотворении «Сирин и Алконост» именно Сирин «бросает… счастья полный» взгляд, а птица Алконост — «вся печалью мощной / Истощена, изнурена…»
Густых кудрей откинувКонстантин Бальмонт тоже создает образ фантастической птицы Сирин как птицы счастья:
На Макарийских островах, Куда не смотрят наши страны, Куда не входят Смерть и Страх И не доходят великаны, — На Макарийских островах Живут без горя человеки, Там в изумрудных берегах Текут пурпуровые реки. Там камни ценные цветут, Там всё в цветеньи вечно юном, Там птицы райские живут, Волшебный Сирин с Гамаюном. И если слышим мы во сне Напев, который многолирен, В тот час, в блаженной той стране, Поёт о счастье светлый Сирин. И если звоном нежных струн Ты убаюкан, засыпая, Так это птица Гамаюн Поёт в безвестном, голубая.Стоит заметить, что не все поэты того периода придерживались такой позиции в определении Сирина и Алконоста. Образы мифических птиц мы часто встречаем в творчестве Николая Клюева. Глубокая философская интерпретация этих символов в стихах поэта требует особого отношения и отдельного разговора. Птицы Сирин и Алконост, согласно сформировавшимся в XVII–XVIII веках традициям, трактуются Николаем Клюевым как символы радости, счастья, связанные со светлой печалью и светлыми слезами. Сирин выступает и как райская птицедева, знак истинного божественного Слова, и как элемент крестьянского быта, изображенный для защиты, и как вестник, и как сказочный персонаж.
Пир мужицкий свят и мирен В хлебном Спасовом раю, Запоет на ели Сирин: Баю-баюшки-баю. Поет мне Сирин издалеча: «Люби, и звезды над тобой Заполыхают красным вечем, Где сердце — колокол живой». К кудрям пытливым склонюсь, Тайной дохну на ресницы, Та же бездонная Русь Глянет с упорной страницы. Светлому внуку незрим, Дух мой в чернильницу канет, И через тысячу зим Буквенным сирином станет. Горыныч, Сирин, Царь Кащей — Всё явь родимая, простая, И в онемелости вещей Гнездится птица золотая.Алконост в творчестве Николая Клюева выступает как символ души, как птица светлая, как знак Руси — «Алконостовая Русь».
Взгляни на Радонеж крылатый. Давно ли — светлый Алконост, Теперь ослицею сохатой Он множит тленье и навоз!В 1975 году Владимир Высоцкий, творчество которого всегда отличалось предощущением, зачастую притчевой, иносказательной формой, сомнениями, личной причастностью, трагической
Неразделимым целым, как сама жизнь, предстают мифические птицы в песне «Сирин, Алконост, Гамаюн» известного рок-певца, солиста группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова. Но прочтение этих символов несколько иное: «все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн» — рубеж, невозвратность, необходимость, неизбежность движения, но это движение может быть обречено. Здесь можно услышать и возвышенную интонацию Александра Блока, и душевную боль Владимира Высоцкого.
В жилищных конторах лесной полумрак; На крышах домов фонари с египетской тьмой: Тронулся лед — так часто бывает весной: Живущим на льдинах никто не сказал, Что может быть так… Откуда нам знать, что такое волна? Полуденный фавн, трепет русалок во тьме… Наступает ночь — начнем подготовку к зиме; И может быть, следующим, кто постучит К нам в дверь, Будет война… Я возьму на себя зеркала, Кто-то другой — хмель и трепетный вьюн… Все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн; Как мы условились, я буду ждать по ту Сторону стекла.Тема образа птицы в мифологии, сакрального значения этого образа просто бесконечна, но, коль скоро мы коснулись темы фантастических птиц в славянской мифологии, необходимо упомянуть и еще один образ, гораздо менее распространенный в современном искусстве, а потому менее известный. Птица Стратим — светлая птица бога ветров Стрибога. В словаре Владимира Ивановича Даля записано: «Стратим (строфокамил, строус?) — сказочная птица. Стратим птица всем птицам мати, стихер» (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, 2006. Т. 4). Птица Стратим очень редко изображалась с женским лицом, но, подобно Алконосту, была связана с морской стихией и владела человеческой речью. В легендах рассказывалось, что Стратим-птица была гигантской, вызывала страшные бури на море-океане, но могла помочь человеку.
Есть много птиц, красивых, сильных, Проворных, злых, любвеобильных, Не умеряющих свой пыл, Цветистых в ярком опереньи, Прекрасных в беге, в лёте, в пеньи, В двойном размахе вольных крыл. Есть много птиц, и плещет слава Орла, и финикса, ксалава, Молва о них — как светлый дым, И древен ворон в снах богатых, Но всех прекрасней меж крылатых Всемирно-грезящий Стратим. Он неземной, он вечно в Море, От края к краю, на просторе, Простёр он в мире два крыла, И чуть он в полночь встрепенётся, Весь Океан восколыхнётся, Познав, что вновь Заря светла.