Мост Верразано
Шрифт:
Джек хотел было сказать, что он — именно Джек, а не Джон, однако решил не вязаться с этим чудаком,
— Это далеко? — спросила Амалия.
— Э, тут все близко, здесь тебе не Америка… Ты, значит, его обмерь или как там полагается — нас с Роном Марта уже измерила вдоль и поперек. Отличная компания! — объявил Умник с неожиданным весельем, — Все примчались чуть не нагишом!
Амалия сразу оценила новую перспективу; возможно, там легче будет наладить охрану, — если Мабен пришлет людей, как обещал. Она осторожно спросила:
— Простите,
Умник встал и заходил по комнате, бубня под нос какую-то мелодию. Амми вслушалась и поняла, что это — знаменитая негритянская духовная песня «Отпусти народ мой». Старая, как мир; в представлении Амалии — едва ли не как сама Библия.
Наконец Умник заговорил:
— Охрану заводить, наверное, надо, И тебе я верю. Жаку вашему — верю. А средствам связи не верю. Поручиться могу, его телефоны прослушиваются. Согласна?
— Вам виднее, — сказала Амалия. — Мы с Джеком не знаем общей обстановки, информации у нас — почти что ноль, Джошуа. — Было очень странно называть его чужим именем. Она вздохнула и закончила:
— Не знаю, что и предложить.
— Я тоже не знаю, — сказал Умник. — Но подумаю; подумаю… Телевизор посмотреть не хотите? Вон в углу есть маленький, а я пошел к Рону.
Телевизор действительно стоял в углу под занавеской, действительно маленький — и черно-белый. Кому ж такое захочется смотреть? Амалия еще раз вздохнула, ощутив вдруг безмерную усталость. Сказала Джеку, чтобы он подежурил внизу, а сама без стыда и совести плюхнулась на кровать Берта Эйвона и заснула,
Она спала и видела сны и во сне удивлялась что видит сны потому что она очень редко видела сны и все было цветное как весной когда на небе ни облачка и зацветают магнолии и бумажные деревья и гиацинты а близко Пасха но там не было Берта было огромное здание огромный зал это аэропорт поняла она какой странный народ здесь все безликие совсем без лии только один с лицом Мабена смеется ха-ха-ха но это не Мабен а у нее нет пушки потому что отняли при входе а он смеется ха-ха-ха.
Она проснулась. На кровати рядом с нею сидел Эйвон и тихо, но от души смеялся. Ха-ха-ха. Амалия села, почему-то потрогала его за локоть, промычала:
— M-м, извините, Джо, я как-то вдруг свалилась и уснула.
— А как не свалиться, — со вкусом сказал Умник, — после такой вот дороги! Ты, конечно, железная девка, да не стальная все-таки…
Оказывается, она все еще держала его за локоть. Поняв это, поспешно убрала руку и пробормотала;
— Ох, извините… — И сейчас же увидела, что он примеряется — не приласкать ли ее, и опять взяла его за могучий локоть. — Совсем еще сплю.
Тогда он вдруг поднялся с кровати и тихо приказал:
— А просыпайся. Есть дело.
Амалия вскочила тоже — стояла, пошатываясь. Сон еще бродил в ней,
— Просыпайся… — Берт взял ее за плечи и слегка встряхнул, — Начала соображать, а? Она высвободилась и покивала.
— Твоему Джонни этому можно доверять, а? Амалия подумала и ответила, глядя в его темные прищуренные глаза:
— По-моему, Джек — надежный парень. У меня нет причин ему не доверять.
— Вплоть до какой суммы? — спросил Берт
— Что вы хотите этим сказать?
— А очень просто: сколько ему надо заплатить, чтобы он стал ненадежным?
— Ну, не знаю… Трудно так судить о человеке, с которым работаешь.
— В вашем ремесле только так в надо судить, деаочка.. Скажем, миллион. Если вот тебе предложат миллион на счету в хорошем банке, ты назовешь мой адрес?
— Неужто за это могут предложить миллион?
— Им, — он ткнул пальцем в окно, — им это пара пустяков. Что для тебя доллар.
Она почему-то оглянулась на окно, нахмурилась и сказала:
— Бас я не выдам ни за миллион, ни за десять,
— Тебе я верю. А он как?
— Но почему вас это заинтересовало, Берт?
— Джо меня зовут, — прогудел он сердито. — Джо… Я вот думал: послать его к твоему Жаку, курьером. А если его перехватят? И — миллион?
— Если предложат миллион, не знаю, — призналась Амалия. — Неужели вы думаете, что могут предложить такие огромные деньги?
— Ладно, давай-ка сядем, — сказал Умник.
И он рассказал ей наконец-то, как обстоят дела. Рассказал о своем изобретении, и о том, что делалось в опытом цехе, когда его взорвали, и вообще о непременной и неизбежной реакции нефтяных заправил на страшную угрозу их рынку. Реакция неизбежна — он это подчеркнул. И в конце уже с некоторой осторожностью добавил, что, объективно говоря, не сомневается: лично он обречен, потому как убить можно кого угодно при любой, самой плотной охране — дело лишь в том, сколько израсходовать денег и сколько потерять исполнителей. Сейчас «Дженерал карз» пытается дать в прессу информацию об изобретении, надеясь предотвратить террор, да впустую, как он полагает, впустую…
Амалия сидела на кровати пряменько, как встревоженный суслик, и переваривала все это. О многом она и сама догадывалась — да почти обо всем, если честно. Как раз в утро взрыва она через компьютер залезла в «Кто есть кто» и разобралась, что господин Бабаджанян — один из самых могущественных людей в компании «Эксок», одной из самых могущественных компаний в стране, да и в мире, пожалуй. Тогда она не успела как следует обдумать значение его визита на тихую улочку Хоуэлла, потому что пришла весть о взрыве и все завертелось как бешеное, да так и вертелось — до сего дня. Значит, и впрямь дело пахнет миллиардами, подумала она и сказала чинно: