Мост
Шрифт:
Осознание этого заставило его занервничать.
Он поймал себя на том, что понимает, почему Ревику это не нравилось, даже больше, чем раньше. Несколько месяцев назад Ревик даже не хотел, чтобы Мэйгар оставался один в комнате с его женой. Мэйгар был зафиксирован на Элли уже много лет. Он пытался увести её у Ревика.
Однажды он попытался изнасиловать её.
Однако, учитывая всё то, с чем они столкнулись, Ревик явно чувствовал себя загнанным в угол.
Отчасти это подразумевало позволить Мэйгару создать световую полу-связь с его женой — это наверняка сводило его с ума во многих отношениях. Зная Ревика, он также,
Так что да, Джон понимал враждебное отношение Ревика к этому процессу.
Теперь он понимал и враждебность Врега даже лучше, чем Ревика, хотя на самом деле ему этого не хотелось. Он невольно видел в совершенно новом свете реакцию Врега на пристальные взгляды Джона в сторону Мэйгара.
Но сейчас Джон ничего не мог поделать ни с тем, ни с другим.
Устроившись поудобнее в викторианском кресле, он поморщился от жёсткой обивки.
Должно быть, когда-то это была роскошная гостиная. Джон не мог не посмеяться над этой иронией: здесь была самая неудобная мебель во всём доме. Они решили не использовать для этого прыжковые кресла, отчасти потому, что Ревик не хотел, чтобы большинство видящих, живущих и работающих в доме, знали об этом. По той же причине он использовал комнату с собственной конструкцией и ограниченным доступом для горстки разведчиков из внутреннего круга.
По словам Балидора, им всё равно не нужна была прыжковая комната для этого.
Они привязали Элли к кровати из-за того, насколько непредсказуемой она стала в последнее время, а также для того, чтобы удержать её в комнате, как только они начнут. Джон сильно подозревал, что они сделали это главным образом для того, чтобы освободить Ревика и дать ему возможность сосредоточиться.
Несмотря на это, Ревик остался рядом с ней, придвинув своё кресло к мягкой скамье, на которой она лежала. Он взял её ладонь, положив руку под неудобным углом, чтобы он мог продолжать видеть монитор, который будет переводить сигналы Барьера.
Балидор возглавил соединение, а Джораг, Врег, Юми, Гаренше и Ниила заняли основные позиции поддержки. Балидор уже настроил конструкцию комнаты, чтобы помочь этому процессу, своего рода «конструкцию внутри конструкции» — Джон начал понимать, что они делали это очень часто, и без его ведома, чёрт возьми.
Джону ничего не оставалось, кроме как ждать, когда это произойдёт.
Поэтому, когда он закрыл глаза по сигналу Балидора и положил голову на жёсткую подушку викторианского кресла, у него едва хватило времени подумать, чего же ему ожидать…
***
Когда он погружается в незнакомое пространство.
Время, как это всегда бывает в Барьере, останавливается.
Оно просто…
Останавливается.
Его заменяет это странное ощущение отсутствия времени. Полное отсутствие строгого линейного марша через существование дезориентирует его. Он должен был бы уже привыкнуть к этому, но так и не привык.
Это всё ещё удивляет его, каждый раз.
Он на мгновение чувствует Врега.
Он слышит тиканье старинных напольных часов у стены, шорох одежды, когда Мэйгар меняет позу на другом конце дивана, в паре метров от обмякшего тела Джона.
А потом он просто…
Падает.
***
Пространство
Не такое чёрное, как в том ужасном месте, где он нашёл Элли.
Просто пустое. Порожнее.
Поначалу это всё равно пугает его, может быть, из-за воспоминаний о том другом месте с мёртвыми птицами и обгоревшим алтарём.
Никаких маркеров не существует, ничего знакомого. Ничто не трогает разум Джона, ни хорошее, ни плохое. Ничто не даёт его мыслям что-то, за что можно зацепиться. У него нет возможности создавать картинки, чтобы заменить эту темноту, как он делал это раньше. Это пространство просто чёрное.
Пустое.
Сначала он не замечает перемены.
Медленное, как глубокие, неспешные вдохи, присутствие проникает в его сознание. Ощущение вплетается в его медленное приближение, настолько мимолётное, что Джон едва может его опознать.
В конце концов, он понимает, что остальные уже там.
Балидор. Врег. Проблески Юми.
Затем он чувствует Ревика.
Как только Джон чувствует элерианца, он понимает, что фрагменты разума Ревика образуют фон для всего остального. Чем дольше Джон замечает это, тем больше он чувствует свет Ревика. Это осознание становится всё сильнее и сильнее — более интенсивным, чем любое другое.
Поначалу он удивляется тому, насколько знакомым ощущается другой видящий.
Он каким-то образом чувствует в этом Элли.
Он чувствует мерцание того, кем он был — в смысле, сам Джон, как будто миллион лет назад, ещё в Сан-Франциско, до того, как всё это произошло. Когда ещё Джон преподавал кунг-фу в районе Аутер Ричмонд, в Сан-Франциско. Когда он ещё встречался с Треем. Когда их мать ещё была жива. Когда Элли и Касс ещё…
Это тоже исчезает.
Джон не знает, то ли он отталкивает это, то ли это уходит само по себе, то ли Ревик отшатывается от моментальности воспоминаний Джона… но это исчезло.
Эхо отступает в темноту, но присутствие Ревика остаётся.
Свет элерианца переплетается с его собственным, прикреплённый бледными прядями, которые Джон до сих пор узнает. Он в шоке понимает, что чувствует Ревика в свете Элли, что он чувствовал его даже тогда, в Сан-Франциско — даже когда она всё ещё была с Джейденом.
Даже когда они были детьми.
Он видит это пятно Ревика в ней, мутирующее над ней в светлых искорках, тонких прикосновениях, которые он никогда не видел раньше — или, точнее, никогда не замечал как нечто отличное от самой Элли. На протяжении большей части своей жизни Джон так легко включал Ревика в свои чувства к сестре, что даже никогда не видел другого мужчину.
Только теперь он понимает, что у него была взаимосвязь с Ревиком в течение многих лет — и он даже не подозревал об этом.
«Семья», — бормочет его разум.
Затем он чувствует Мэйгара.
Боль ненадолго парализует его, как только присутствие другого мужчины становится видимым. Джон чувствует, как боль усиливается, чувствует борьбу в его свете.
Это тоже Ревик.
Ревик противится свету Мэйгара.
Он начинает противиться и свету Джона тоже. Он противится, как будто не контролирует себя, борется с обеими связями, борется с обоими мужчинами. Он борется ещё сильнее, когда эти петли смыкаются и обхватывают их четверых — и Элли тоже.