Мост

Самбук Ростислав Феодосьевич

Если бы Дорош мог знать, о чем вчера шла речь на совете у командующего армией, наверное, совсем по–другому отнесся бы к заданию своей группы.

Они — пятеро переодетых в немецкие мундиры — должны были сыграть важную роль в разгроме вражеской группировки. Но должно быть, даже лучше, что никто из них не знал этого: чрезмерная ответственность часто сковывает человека, он начинает раздумывать тогда, когда следует принимать немедленное решение и когда колебания равнозначны смерти.

За длинным столом с картой посредине сидели командующий армией и его начштаба,

напротив — командир дивизии, на участке которого начался прорыв вражеской обороны и части которого сейчас развивали наступление.

Командующий держал в ладонях стакан крепкого чая, изредка отхлебывал и внимательно смотрел на комдива. Только что начштаба доложил обстановку, и генерал–полковник хотел знать, какие выводы сделает его ближайший помощник и давний товарищ.

Но комдив молчал. Старательно разминал длинными пальцами с аккуратно подстриженными ногтями папиросу, словно это и было сейчас самым главным — хорошо размять ее.

Командарм насупился и сердито хмыкнул. Начштаба удивленно посмотрел на него. Командарм перехватил его взгляд, успокаивающе кивнул. Спросил Орлова:

— Как же мы будем жить дальше, Владимир Викторович?

Тот чиркнул зажигалкой, зажег папиросу и не спеша ответил:

— Обстановка усложняется. А если гитлеровцы успели перебросить через реку танковый корпус фон Зальца и тот ударит по моему левому флангу?

Начштаба постучал карандашом по карте.

— Исключено, Владимир Викторович. Пойма заболочена, техника там не пройдет. У немцев единственная переправа, и она забита отступающими войсками… Категорически исключено!

Комдив упрямо покачал головой:

— И все же я допускаю, что фон Зальц переправился или может переправиться на эту сторону. Тогда его танки сразу получат оперативный простор для маневра. А что я могу ему противопоставить? Он легко разрежет мой левый фланг, ударит по частям Северова, и, считайте, наступление захлебнулось.

— Туман… Туман… — сокрушенно покачал головой генерал–полковник. Оперся ладонями о стол. — Надо знать, что там делается. И переправу, — решительно провел пальцем там, где на карте был обозначен мост через реку, — ко всем чертям!..

— Но ведь в такую погоду наша авиация… — возразил начштаба. — К сожалению, не можем…

— Надо послать диверсионную труппу! — Командующий склонился над картой, провел карандашом стрелку. — Танковый корпус Лебединского форсирует эту проклятую реку выше по течению, там нет болот и должны быть броды. Танки уничтожают вражеские засланы и выходят в тыл не только фон Зальцу, а и всей их группировке. Тут ей и конец.

— Но мы же должны быть уверены, что фон Зальц по крайней мере двое суток останется на том берегу, а диверсионная группа — дело неопределенное, — возразил начштаба.

— В нашем распоряжении три дня, не так ли, Владимир Викторович? — Командующий снова отхлебнул чаю. — Трое суток я могу продержать корпус Лебединского в резерве, пока мы окончательно не проясним обстановку. А вы, Трофим Дмитриевич, — обратился он к начштаба, — позаботьтесь, чтобы сегодня же вечером разведчиков забросили в немецкий тыл.

Дорош сверил маршрут по карте, захваченной у немецкого генерала: через два километра должен быть разъезд, от которого

к переправе вели две дороги — шоссе, если можно было назвать так эти остатки асфальта и брусчатки, а слева тянулась ниточка проселка. Он пролегал через леса — соединял несколько сел — и снова выходил на шоссе, уже совсем недалеко от моста.

Обсуждая с Дорошем план операции, начальник разведки посоветовал лейтенанту двигаться проселком. Основная масса гитлеровских войск отступала, конечно, по шоссе, и там должны были время от времени создаваться транспортные пробки. От этого не были застрахованы и воинские части на проселке, но не в такой мере; кроме того, фон Зальц, если он переправился на левый берег, должен двигаться только лесом: во–первых, это обеспечивало секретность маневра — танки всегда могли замаскироваться там; во–вторых, целью переправы корпуса на этот берег могла быть только помощь дивизии генерала Шаутенбаха, которая отходила, все время угрожая левому флангу дивизии Орлова.

Таким образом, если фон Зальц на этом берегу, Дорош непременно встретит его танки.

Проселок оказался обыкновенной песчаной лесной дорогой с глубоко выбитыми колеями. Это, однако, не помешало «мерседесу» вскоре догнать колонну грузовиков, ползущих со скоростью не больше тридцати километров в час. Обогнать их не было никакой возможности, и Дубинский, ругаясь сквозь зубы, пристроился в хвосте колонны.

Рассветало. Впереди показалось село, колонна почему–то остановилась. Пашка высунулся из; кабины, огляделся вокруг и, не спросясь у Дороша, подал чуть назад и свернул на дорогу, идущую за домами.

— Сюда вернуться всегда успеем, — объяснил он, — а тут, может, проскочим…

Возможно они проскочили случайно, возможно, лишь благодаря Пашкиной виртуозности. Колея вилась среди огородов и вдруг исчезла в большой, как пруд, луже. Дубинский не раздумывая бросил туда тяжелый грузовик, до отказа нажав на акселератор. «Мерседес» заревел, и было мгновение, когда, казалось, остановился — там бы им и сидеть, — но все же, идя юзом, каким–то чудом выполз и, снеся бампером плохонький плетень, выскочил на твердую песчаную дорогу.

— Ты эти танкистские привычки оставь… — заметил Дорош. — А если бы засели?

Дубинский только скосил на него озорные глаза.

— Не застрянем! — беззаботно проговорил он, но знал, что лейтенант прав: только что он вел себя как мальчишка — действительно по танкистской привычке. Но что поделаешь: год он водил танки, а для тридцатьчетверки такая лужа — тьфу!

Дубинский, конечно, и до сих пор ходил бы в танковые атаки, если бы после одной из них не попал в госпиталь. Там он познакомился с майором из армейской разведки, который узнал, что Пашка до войны окончил четыре курса института и хорошо владеет немецким… Короче, это и определило дальнейшую судьбу Дубинского. Он не возражал: разведка так разведка, — но через месяц, прошедший в ежедневных допросах пленных, попросился обратно в свой танковый батальон. Но было уже поздно: Дубинскому вежливо объяснили, что из разведки так не уходят. Правда, учли его наклонности, и в составе десантной группы Пашка уже побывал во вражеском тылу, о чем свидетельствовал новенький орден Красной Звезды, недавно прикрепленный к его габардиновой гимнастерке.