Мотивация и личность
Шрифт:
В практическом смысле, на уровне поведения этот принцип выражается словами: "Не знаю, посмотрим". Такое отношение к проблеме означает, что, оказавшись в незнакомой ситуации, человек не пытается применить к ней прошлый опыт. Он словно говорит себе: "А ну-ка посмотрим, что же это такое", и в этих словах проявляется его готовность воспринять все составляющие данной конкретной ситуации, которые отличают ее от других, уже известных ему ситуаций, готовность реагировать на ситуацию соответствующим образом.
"Такой подход к новой ситуации не имеет ничего общего с робостью или нерешительностью, с "неумением принимать решения". Скорее, он представляет собой один из методов принятия обдуманного, взвешенного решения. Этот метод служит определенной гарантией от тех ошибок, которые мы допускаем, когда оцениваем человека по первому впечатлению, или судим о конкретной
Блестящий анализ динамики этой проблемы можно найти в работах Фромма (145). Эту же тему, но в несколько ином ключе, затрагивает и Эйн Рэнд в своем труде The Fountainhead (388). Забавной и поучительной в этом отношении мне кажется также книга 1066 and All That (490).
"Сложившаяся система преподавания естественных наук может натолкнуть стороннего наблюдателя на мысль о том, что наука – это строгое архитектурное сооружение, из века в век возвышающееся на центральной площади мироздания. А между тем, само существование и ценность системы научного знания целиком и полностью зависят от того, насколько она готова воспринять новые факты и возможные альтернативы, от ее способности подвергнуть ревизии самые незыблемые, на первый взгляд, постулаты".
"Я переписывал книгу из книг долгие годы.
Знай, что написано в ней, только то и имеет значенье.
Если глядишь ты вокруг и впадаешь в сомненье, –
Заново книгу прочти в назиданье Природе". (475, р. 59)
Тема мистицизма подробно проанализирована в работах Олдоса Хаксли The Perennial Philosophy (209) и Уильяма Джеймса The Varieties of Religious Experience. (212)
Советую обратиться к сочинениям Джеймса Джойса и к современным трудам, посвященным теории поэзии. По существу, поэзия призвана к тому, чтобы пытаться передать самобытность переживания, для которого большинство людей "не находит слов", а если не передать, то хотя бы выразить его. Поэзия – это способ облачить в словесную форму эмоциональный опыт, по сути своей безъязычный. Поэзия стремится описать словами свежее и неповторимое переживание, не упрощая его, не пользуясь штампами, которые заведомо не могут быть ни свежими, ни неповторимыми. Задача, которую ставит перед собой поэзия, почти безнадежна, ведь поэт вынужден для ее решения пользоваться многократно используемыми словами; конечно, он может каламбурить, играть словами, придавать им новые значения, сплетать их в замысловатые сочетания и т.п. – пусть они не смогут передать его переживания, но он все же надеется с помощью слов вызвать в чем-то сходное переживание у своего читателя. Пожалуй, можно счесть за чудо, что иногда у него получается это. И если поэту удается придать неповторимое значение давно известному слову, его способ соотношения с читателем становится подобным тому, которым пользуется Джеймс Джойс или апологеты современного нерепрезентационного искусства. Эта мысль прекрасно сформулирована в предисловии к необычному рассказу В.Линкольна, напечатанному в одном из сентябрьских номеров The New Yorker за 1946 год.
"Почему событие всегда застает нас врасплох, почему книги и опыт друзей ничему не учат нас? Сколько раз мы смотрели смерти в глаза, сколько раз сопереживали любви молодых героев, сколько рассказов о супружеской неверности, о воплощении и крахе честолюбивых надежд прочитано нами! Любое событие, которое может случиться с нами, уже много раз случалось с другими людьми; оно давно зарегистрировано, описано и проанализировано со всей возможной тщательностью и достоверностью; человеческий разум терпеливо и настойчиво создавал историю человеческой души, и мы прочли этот учебник от корки до корки", прежде чем отправиться в путешествие под названием "жизнь". Но то, с чем мы сталкиваемся в реальной жизни, оказывается абсолютно непохожим на свое описание, – оно ново и незнакомо нам, мы беспомощно застываем перед ним, понимая, что никакие слова не могут передать его сущность.
И тем не менее, мы упорно отказываемся признавать тот факт, что индивидуальная жизнь не поддается описанию. Стоит нам пережить потрясающее душу событие, мы торопимся тут же рассказать о нем другим людям, выразить его словами, искажая свое переживание, обманывая и умерщвляя его".
"Самым очевидным образом данный феномен
"...достаточно вспомнить, сколь различен социальный статус и уровень самоуважения "проводниц" в пассажирских поездах и "стюардесс" в самолетах, а ведь эти две категории работников заняты, в сущности, одним и тем же делом – обслуживанием пассажиров". (187) Советую также обратить внимание на работы других авторов. (490)
Я бы посоветовал ученым с большим уважением относиться к поэтам, по крайней мере, к великим поэтам. Ученые считают язык науки самым точным, самым отточенным языком, все прочие средства коммуникации, на их взгляд, не точны или не адекватны. Но в том-то и парадокс, что зачастую поэзия отражает реальность если не точнее, то, во всяком случае, правдивее науки, а иногда – даже более точно, чем наука. Талантливый поэт может в двух-трех строфах выразить то, на что интеллектуалу-профессору понадобится десять страниц. Следующая история, приписываемая Линкольну Стеффенсу (25, р. 222), служит наглядной иллюстрацией этого тезиса.
"Как-то раз, – рассказывает Стеффенс, – прогуливаясь с Сатаной по Пятой авеню, я увидел мужчину, который неожиданно остановился посреди улицы и жестом фокусника выхватил из пространства кусочек Истины – прямо из воздуха кусочек живой Истины.
– Ты видел? – спросил я у Сатаны. Он кивнул.
– И ты не боишься? Ведь этого хватит, чтобы погубить тебя.
– Да. Но я не боюсь, и могу сказать тебе почему. Пока она не оказалась в руках того человека, это была чудесная, полная жизни истина. Но он непременно захочет дать ей название. Потом, придумав ей имя, он захочет улучшить ее, он будет мять ее и кроить на свой лад, а когда закончит, она будет уже мертва. Если б он ее не прибирал к рукам, оставил там, где она была, позволил ей жить, – вот тогда бы она уничтожила меня. Но он завладел ею, и потому я могу быть спокоен".
"Свободное струение мысли, игра случайных образов, невнятные сны, бесцельные прогулки оказывают существеннейшее влияние на развитие личности, но в этом влиянии нет и следа целесообразности нет и намека на практическую пользу или материальную выгоду. Наша культура столь механистична, что такого рода формы активности, несмотря на чрезвычайную их важность для человеческого становления либо вовсе не привлекают к себе внимания ученых, либо не принимаются ими в расчет.
Лишь изжив в себе этот неосознанный механицизм, мы сумеем понять, что "бесполезное" играет не менее важную роль в деле человеческого развития, чем целесообразное. Даже эволюционисты вынуждены будут признать, что красота – не менее существенный фактор эволюции человека, чем польза, и не только с точки зрения сексуальной привлекательности, не только в смысле пользы для оплодотворения и продолжения рода, как это представлялось Дарвину. Я бы сказал, что мифологическое или поэтическое понимание природы, метафорическое и ритмическое ее описание нужно приветствовать так же, как мы приветствуем смекалку умелого механика, старающегося свести концы с концами, сэкономить материал, выполнить работу как можно более эффективно, без излишних затрат. Механистическая интерпретация ни в коем случае не более объективна, чем поэтическая, и та и другая могут быть одинаково полезны" (347, р. 35)
Гордон Олпорт вполне резонно замечает, что "бытие" не менее активно и требует не меньших усилий, чем "преодоление", и поэтому я вынужден уточнить свою позицию. Наверное, было бы разумнее противопоставить друг другу не преодоление и бытие, а "стремление к восполнению дефицита" и "стремление к самоактуализации". Это уточнение поможет нам избежать ложного впечатления о том, что "бытие", выражающееся немотивированным поведением и нецеленаправленной активностью, требует от человека меньших трат энергии, меньших усилий, чем "преодоление". Самоактуализацию нельзя понимать как dolce far niente [блаженная нега на лоне природы (итал.)], ошибочность подобной интерпретации можно продемонстрировать хотя бы на примере жизни Бетховена, которая служит образцом непрерывного стремления к развитию и самосовершенствованию.