Мотылек, который топнул ногой (сборник)
Шрифт:
Сулейман-Бен-Дауд удивился ещё больше и сказал:
– О Зверь, ты проглотил весь обед, который я приготовил для всех животных со всего света.
А Зверь ему ответил:
– О султан, желаю тебе вечной жизни, но неужели эту безделицу ты называешь обедом? Там, откуда я пришёл, мы в виде закуски едим вдвое больше того, что я проглотил сейчас.
Сулейман пал ниц и сказал:
– О Зверь! Я собирался дать этот обед, надеясь показать всем, какой я могучий и богатый властитель, а совсем не потому, что мне действительно хотелось позаботиться о животных.
Сулейман-Бен-Дауд был истинно мудрый человек. После этого случая он уже не забывал о том, что тщеславие глупо, а хвастливый человек жалок. Только это была присказка, а теперь начинается настоящая сказка.
У султана было много-много жён – девятьсот девяносто девять, – не считая очаровательной главной султанши, Балкис.
Они жили в большом золотом дворце, а дворец этот стоял в прелестном саду с красивыми фонтанами. В сущности, Сулейману такое положение вещей не очень-то нравилось, но в те дни у каждого богатого господина было несколько жён, и, понятно, султану нужно было ввести в свой дом побольше султанш, чтобы показать, как он важен и как богат.
Многие его жёны были красивы и приветливы, некоторые же уродливы и злы. Уродливые ссорились с красивыми, и те тоже начинали злиться. И все они ссорились с султаном, а это ужасно надоедало ему. Только Балкис, красавица Балкис, никогда не ссорилась с Сулейманом. Она слишком любила его. Балкис сидела в своей комнате в золотом дворце, гуляла по саду и очень жалела, что у Сулеймана так много неприятностей в семье.
Понятно, если бы мудрый правитель повернул кольцо на пальце, призвал джиннов и ифритов, они, конечно, превратили бы его девятьсот девяносто девять сердитых жён в белых мулов пустыни, борзых собак или зёрна граната. Но султан Сулейман боялся снова опозориться. И когда его жёны слишком сильно кричали и сердились, он уходил подальше, в глубь своего чудесного дворцового сада, и жалел, что родился на свет.
Однажды, после того как ссоры сварливых жён великого мудреца не прекращались три недели и всё это время девятьсот девяносто девять султанш кричали и сердились, Сулейман-Бен-Дауд по обыкновению ушёл в свой сад.
В апельсиновой роще он встретил красавицу султаншу Балкис. Она была очень печальна, зная, что Сулейман огорчён. Балкис посмотрела на него и сказала:
– О господин мой и свет моих очей, поверни кольцо на пальце и покажи владычицам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты великий и страшный султан.
Но Сулейман-Бен-Дауд, покачав головой, ответил:
– О моя госпожа и радость жизни моей, вспомни Зверя, вышедшего из моря! Он пристыдил меня перед всеми животными за моё тщеславие и за мою гордость. Теперь, если бы я возгордился и решил показать свою силу султаншам Персии, Египта, Месопотамии и Китая только потому, что они мне надоедают, я, может быть, был бы посрамлён ещё больше, чем в тот раз.
На что прекрасная Балкис спросила:
– О мой господин и сокровище души моей, как же ты поступишь?
Сулейман-Бен-Дауд ответил:
– О моя госпожа и радость
И султан пошёл дальше между лилиями, мимозами, розами и тюльпанами, между имбирными кустами, распространяющими сильное благоухание, и наконец пришёл к большому камфарному дереву, которое называлось камфарным деревом Сулеймана-Бен-Дауда. Балкис же спряталась среди высоких ирисов, острых бамбуков и красных лилий, окружавших камфарное дерево, чтобы остаться близ своего любимого супруга, султана Сулеймана.
И вот под дерево прилетели две бабочки. Они ссорились.
Сулейман-Бен-Дауд услышал, что пёстрый Мотылёк сказал своей спутнице:
– Удивляюсь, как ты дерзка! Не смей так говорить со мной! Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой, и дворец султана Сулеймана вместе с садом тотчас же с грохотом исчезнет?
Услышав это, Сулейман-Бен-Дауд позабыл о своих девятистах девяноста девяти надоедливых жёнах и засмеялся, засмеялся так, что камфарное дерево затряслось. Его рассмешило хвастовство Мотылька. Он поманил его пальцем, сказав:
– Поди-ка сюда, малыш!
Мотылёк страшно испугался, но подлетел к руке Сулеймана и вцепился лапками в его палец, обмахивая себя крылышками. Султан наклонил голову и тихо-тихо прошептал:
– Маленький Мотылёк, ведь ты знаешь, что, как бы ты ни топал ножками, тебе не удастся согнуть и былинки. Что же заставило тебя так солгать своей жене? Потому что эта Бабочка, без сомнения, твоя жена?
Мотылёк посмотрел на Сулеймана и увидел глаза мудрого султана, мерцавшие, как звёзды в морозную ночь, собрал всё своё мужество в оба крылышка, наклонил маленькую голову и ответил:
– О султан, живи долго и счастливо! Эта Бабочка действительно моя жена, а ты сам знаешь, что за существа эти жёны.
Султан Сулейман улыбнулся в бороду и ответил:
– Да, я это знаю, мой маленький брат.
– Так или иначе приходится держать их в повиновении, – ответил Мотылёк. – А моя жена целое утро ссорится со мной. Я солгал ей, чтобы она хоть ненадолго угомонилась.
Сулейман-Бен-Дауд заметил:
– Желаю тебе, чтобы она успокоилась. Вернись же к ней и дай мне послушать ваш разговор.
Мотылёк порхнул к своей жене, которая, сидя на листе дерева, вся трепетала, и сказал ей:
– Он слышал тебя. Сам султан Сулейман-Бен-Дауд слышал, что ты говорила.
– Слышал? – переспросила Бабочка. – Так что же? Я и говорила, чтобы он слышал. А что же он сказал? О, что сказал он?
– Ну… – ответил Мотылёк, с важностью обмахивая себя крылышками, – говоря между нами, дорогая, я не могу порицать его, так как его дворец и сад, конечно, стоят дорого. Да к тому же и апельсины начинают созревать… Он просил меня не топать ногой, и я обещал не делать этого.