Мотылек
Шрифт:
Алиса улыбнулась и повернулась к двери, чтобы выйти на лестницу, которая вела в дом, но Кэрри, подскочив к ней, что-то прошептала на ухо, и Алиса медленно проговорила:
— Да, вот еще. — И, опять повернувшись к Роберту, взглянула на него и нерешительно вздохнула: — Я... я поняла из нашего... нашего коротенького разговора, Роберт, что ты... ну, что ты не думаешь о Боге. Мистер Брэдли был бы очень признателен... и доволен, — она опустила глаза, — если бы ты сегодня утром пошел с нами в церковь.
Роберт взглянул ей в лицо. Приятная женщина эта его новая тетушка Алиса — мысленно он все еще продолжал называть
Речь шла о том, что Кэрри собиралась идти одна в церковь на урок Библии. Получилось так, что Глэдис Паркин, дочка единственных близких соседей в маленькой деревушке, где стоял их дом, простудилась и лежала в постели, а сестры Глэдис, Мэри Эллен и Нэнси, уже переросли воскресную школу и некому было составить Кэри компанию.
В самой деревушке всего шесть домов, но в округе имелись еще отдельные фермы и несколько маленьких шахтерских поселков. Чуть поодаль располагалась деревня Лэмсли, а там, дальше, городок Бертли. Но Джон Брэдли не видел среди всех ближайших соседей никого, кто был бы достоин чести сопровождать его дочь, когда она выходила из дома. Поскольку это выглядело бы немного смешно, если бы увидели, как он подводит дочь к школьной двери, он приказал жене идти с ней, на что в данном случае тетушка Алиса спросила его, разве не смешно вести дочь, так сказать, за ручку, когда ей вот-вот исполнится шестнадцать.
Так и получилось, что в прошлый раз Кэрри в первый раз в жизни сама по себе отправилась в воскресную школу и потом таким же образом вернулась домой.
И вот теперь эта добрая женщина выступает передатчиком мыслей своего мужа, твердолобого фанатика и ханжи, иначе не назовешь. В этом доме его слово непререкаемо. Перед едой и после нее у них читалась молитва, и всякое отступление от заведенного порядка почиталось смертным грехом. И не дай бог выругаться, даже негрубо, как мистер Брэдли становился чернее тучи, а если при этом еще всуе упомянуть имя Господне, его лицо становилось пунцовым. Все это Роберт успел заметить за короткое пребывание здесь. И вот теперь ему предстояло испытание. Вообще-то для него это вовсе и не было испытанием, и не нужно было гадать, что сказать, потому что ответом могло быть только нет и ничего другого. Но сказать это прямо, прямо в лоб этой добрейшей женщине, у него не хватало духа.
— Простите, тетушка, но я думаю... Во всяком случае, мне показалось, я уже объяснил дяде, что меня это не интересует. И никогда не интересовало.
— Начать никогда не поздно, Роберт, — ласково, чуть просящим тоном проговорила Алиса, но он, отрицательно покачав головой, дал понять, что не может ей уступить, и тихо пробормотал:
— Давайте, тетушка, не будем об этом говорить.
— Вкус приходит во время еды. Попробуй. Ты когда-нибудь пробовал?
— В общем, да, до того как принялся читать.
— Но ведь чтение никак не может закрывать дорогу к Богу?
— В каком-то смысле
— Что ты сказал?
Дверь с грохотом распахнулась, с размаха толкнув Алису, и она бы упала навзничь, не успей Роберт быстро поддержать ее. Он обернулся, посмотрел на дядю и с расстановкой проговорил:
— Я сказал, что есть страны, где Иисуса Христа не признают.
— Как ты смеешь богохульствовать в моем доме? Да ты понимаешь, что ты сказал?
— Да. И так оно и есть.
— Нет, этого нет! Там одни язычники. Они не слышали слова Божия от Иисуса, Господа нашего, а вот когда услышат...
— Они слышали слово своих богов, а этих богов такое множество, и каких только нет!
Голос Роберта зазвенел на высокой ноте, и он увидел, как дядя резко сглотнул, как у него налилась кровью залысина над лбом, и ему показалось даже, что от гнева потемнели редкие, гладко зачесанные за уши волосы. Дядя заговорил, и видно было, что это далось ему с величайшим трудом, он буквально стал рычать.
— Мальчик, ты меня огорчаешь.
— Дядя, — теперь Роберт говорил ровным спокойным тоном: — Начнем с того, что я не мальчик, а раз я не мальчик, не нужно заставлять меня думать так, как хочется вам, и не пытайтесь меня стращать или запугивать, что бы вы там ни говорили... И еще хочу вам сказать, дядя, что, если я буду работать у вас, после работы я свободный человек и буду жить своей собственной жизнью. Думаю, нам нужно договориться об этом сейчас, пока мы не зашли слишком далеко. Наверное, с этого и нужно было начинать, прежде чем я переехал сюда.
Джон Брэдли стоял, вперив взгляд в молодого человека, который смотрел ему прямо в глаза. Он видел в нем сына, о котором мечтал всю жизнь. Но, как только что сказал тот, он уже не мальчик, это мужчина хорошего роста, сантиметров сто семьдесят пять, широкоплечий, с короткой сильной шеей и крупным лицом, очерченным крепкими скулами, у него довольно крупный нос, глаза круглые, карие, сейчас они потемнели оттого, что он рассердился, а брови высоко изогнулись как будто по той же причине. У него такие же, как глаза, темные волосы, очень густые и непривычно длинные для мужчины, касаются сзади воротничка рубашки. Об этом он тоже намеревался поговорить, но при случае, а сейчас ему противостоял равный и даже в чем-то превосходящий человек, и впервые за годы семейной жизни его жена видела, как падает его власть. Даже дочь с этого момента будет смотреть на него другими глазами, потому что ее любовь утратит долю страха, того праведного страха, который угоден Богу, любящему отцу всех людей.
Он стремительно развернулся всем телом и, со всей силы широко распахнув дверь, вышел в коридор — Алиса, одной рукой придерживая у шеи накидку, другой зажав рот, прежде чем побежать за мужем, бросила на Роберта быстрый, блеснувший восхищением взгляд.
Роберт повернулся к Кэрри и грустно посмотрел на нее. Но Кэрри вовсе не казалась опечаленной, на лице ее пряталась улыбка, скрытая, но совершенно очевидная, а маленькие детские губки дрожали, будто она вот-вот расхохочется. Она подошла к нему на цыпочках и, покачав подбородком, прошептала: