Мой адрес — Советский Союз! Дилогия

Марченко Геннадий Борисович

– По-кров-ский! По-кров-ский!

Это прорываются редкие голоса наших болельщиков. Хоть какая-то, а поддержка. Красная капа после промывки снова отправляется в рот, братья-тренеры напутствуют меня, и мы снова остаёмся с темнокожим соперником один на один. Второй раунд становится копией первого. Лайл бегает за мной две минуты, а когда Степанов кричит, как мы договаривались: «Минута!», я выдаю финишный спурт. В этом раунде пораньше, решив измотать своего визави перед заключительной трёхминуткой. Из его груди вырываются хрипы, я же лёгок и бодр, дышу так, словно бегу трусцой, а не провожу напряжённый, изматывающий поединок.

И удары

проходят один за другим. Мой соперник, похоже, просто не привык защищаться, или, в любом случае, не умеет этого делать, поэтому перчатки то и дело достигают цели. Работаю преимущественно в голову, иногда перевожу на корпус. От каждого прошедшего в голову удара во все стороны летят брызги пота – с Лайла он течёт буквально ручьём. Мелькает где-то краешком мысль, вдруг Енгибарян остановит бой за моим явным преимуществом? Хотя не такое уж оно и явное, соперник время от времени огрызается, да и гонг прозвучит с секунды на секунду.

Бах!.. В голове что-то взорвалось, и в глазах потемнело, ноги стали ватными, колени подогнулись… Я почувствовал, как оседаю на канвас. Крики в зале слились в один густой, плавающий под черепной коробкой гул. Спина прижалась к канатам, не давая мне растянуться на покрытии ринга. Взгляд чуть прояснился, однако картинка никак не хотела обрести чёткость. Но всё же в моё сознание ворвались окружающие звуки.

– …Три! Четыре! Пять!

Я мотнул головой, и зрение сфокусировалось на Енгибаряне, отсчитывавшем мне нокаут. Или нокдаун? Это зависит от того, как быстро я приму вертикальное положение. Вцепившись в канат, я начал подъём, и в этот момент на счёте: «Восемь» спасительным набатом звучит гонг.

– In the corners! – почти без акцента с каким-то, показалось, облегчением в голосе командует рефери.

Кое-как я доплёлся до своего угла и буквально рухнул на сиденье.

– Ты как себя чувствуешь? – с тревогой спрашивает Анатолий Григорьевич. – Если плохо, то я выброшу полотенце.

– Не нужно ничего выбрасывать, ещё самим пригодится, – шучу я сквозь лёгкое головокружение.

– Давай пока не ввязывайся в размен, погуляй, покидай с дистанции. Мы и так ведём по очкам. Если к концу раунда оклемаешься, то можешь попробовать взвинтить темп, поработать сериями.

Куда ж он мне так «удачно» зарядил? Похоже, правый короткий боковой в нижнюю челюсть прошёл. Если бы не гонг, то Енгибарян мог и нокаут засчитать. Впервые в жизни я оказался в такой ситуации, включая прошлую. Хотя в прошлой я боксировал не так много, всё из-за своего увечья, которого в этой реальности смог избежать. Чёрт, надо же было так «зевнуть» удар! Понадеялся, что соперник деморализован, а он, собака чёрная, взял и огрызнулся.

Однако к концу тайм-аута я умудрился практически полностью прийти в себя. Сам не ожидал. Что это, ещё одна способность моего организма в дополнение к выносливости? Вполне может быть, я уже ничему не удивлялся. Да и глаз не хотел до конца заплывать, повезло, что гематома не такая большая.

После команды «Бокс!» Лайл, скалясь своей белоснежной капой, буквально прыгает на меня, будучи уверенным, что я ещё не пришёл в себя и пара точных попаданий отправят меня на канвас окончательно и бесповоротно. Я встречаю его двойкой в голову и успеваю поднять левое плечо, на которое принимаю первый удар, а от последующих спасаюсь уходом в сторону. А моя двойка, кажется, не прошла бесследно. Соперник тряханул головой, словно собирая мозги в кучу, снова зло оскалился и под вопли заполнившей

зал публики ринулся на меня. На этот раз ему получилось загнать меня в угол, где Лайл принялся осыпать меня градом ударов. А мне не оставалось ничего другого, как ждать, когда ему это надоест, либо, что скорее всего, попросту выдохнется. Потому что только я способен почти три минуты лупить соперника в таком темпе. Вот только пока приходится защищаться, блокируя и клинчуя. В клинче мы возимся секунд десять, нанося друг другу короткие боковые и апперкоты. Всё-таки он давил меня своей массой, трудно было держать на себе такую тушу.

К счастью, Енгибарян это тоже понимал и быстренько прекратил «обнимашки», разведя нас в стороны. Ага, мой темнокожий друг изрядно выдохся в затяжной атаке, дышит часто и тяжело, открыв рот. Руки низко, голова открыта… Правильно, мышцы забиты кислотой, уже плохо подчиняются командам, поступающим из мозга. И я бью прямо в это незащищённое лицо, бью, не дожидаясь, пока соперник сам ударит меня. Акцентированный левой, акцентированный правой, и вдогонку крюк опять же справа, ставящий жирную точку в этом поединке. Лайл как-то странно всхлипнул, зрачки его закатились, пугающе демонстрируя выпуклые белки глаз, и он, обмякнув, тряпичной куклой рухнул на канвас. М-да, получается, я разрушил мечту этого парня стать профессионалом?

В зале на несколько секунд воцарилась тишина, которую разрезал крик на русском:

– Ура-а-а!

И словно по команде зрители зашумели, иногда слышался свист, непонятно, одобрительный или возмущённый, и в чью сторону… А я стоял в нейтральном углу, наблюдая, как врач и рефери пытаются привести в чувство поверженного гиганта, и прислушивался к себе. В общем-то, достаточно свеж, мог бы ещё в хорошем темпе раунд точно отработать.

Лайл не без помощи рефери и врача принял сидячее положение, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Капа валялась рядом, с нижней губы негра свешивалась кровавая ниточка слюны, которую врач аккуратно вытер кусочком ваты. Ещё минуты через три мой недавний соперник смог встать на ноги и занять место в центре ринга, где Енгибарян, шепнув: «Молодец, здорово ты его переиграл», поднял вверх мою руку.

Что ни говори, но американцы знают толк в боксе. Я удостоился аплодисментов и выкриков на английском типа: «Good boxing, man!». Улыбнулся залу, обнял грустного соперника, пожал руки его секундантам – белому и негру.

Оба Степановых выглядели довольными, но свою радость особо не выражали. Ну победили в товарищеской встрече, первый раз, что ли… А по мне – всё получилось здорово. И общая победа, и красивая финальная точка. И… И сам Мохаммед Али заходит в раздевалку! Похоже, некоторые из наших парней не узнали этого здоровенного негра, но я и Степановы узнали моментально.

– Кассиус Клей, – слегка ошарашенно пробормотал Анатолий Григорьевич.

– Точно, он, – подтвердил Геннадий Григорьевич.

Некогда Кассиус Клей, а ныне уже не один год Мохаммед Али ввалился в раздевалку в сопровождении репортёров, среди которых затесалась симпатичная блондинка, а также упитанного господина и какого-то невзрачного типа. Ого, даже кинокамера у кого-то в руках. Слепят фотовспышки, я щурюсь, встаю навстречу живой легенде бокса. А тот, глядя на меня с высоты своих 190 см роста, протягивает мне ладонь. Большая ладонь, моя не то что тонет в ней, но словно подросток жмёт руку взрослому. Мохаммед обращается ко мне на английском, а невзрачный переводит: