Мой адрес — Советский Союз! Дилогия
Шрифт:
Не то что я мне так были нужны деньги и слава… Хотя, конечно, не помешали бы. Доучившись, я бы перебрался в Москву, купил кооперативную квартиру, домик в Подмосковье, «ГАЗ-24» в виде средства передвижения… Хотя, если честно, и без всего этого можно прожить. Пока прежде всего я мечтал реализовать себя на ринге, что мне в прошлой жизни помешала сделать травма. К тому же это не заимствование чужих произведений, заставлявшее в какой-то мере чувствовать себя вором, а полноценная реализация собственных физических ресурсов. К победам через пот и кровь! Пусть даже у меня и появилась какая-то чудесная выносливость, но, как оказалось,
Чего я хочу достичь на ринге? Например, стать олимпийским чемпионом! Почему бы и нет?! Понятно, что путь предстоит долгий, турнир за турниром, звание за званием, прежде чем я попаду в олимпийскую сборную. Правда, вон Владимир Сафронов в олимпийскую команду умудрился попасть с I разрядом, а затем полетел на Олимпиаду в Мельбурн, а вернулся с золотой медалью и званием Заслуженный мастер спорта. Но это скорее исключение, подтверждающее правило.
А вообще было бы здорово выиграть и Олимпиаду, и стать чемпионом мира по профессионалам, как сделает тот же Слава Поветкин. Но ему было проще, тогда СССР развалился со всей его запрещающей идеологией, а меня кто пустит на профессиональный ринг? Вы что, советский спортсмен — это любитель, спорт для него не более чем увлечение, играет и выступает в свободное от работы время, а так он слесарь, инженер, учёный… Ага, как же! Числились слесарями на заводах, а сами не знали, грубо говоря, с какой стороны гаечный ключ держать, со сборов не вылезали. Появлялись на предприятиях, только чтобы расписаться в зарплатной ведомости. Ну и получали, соответственно, от своих спортивных ведомств всякие денежные надбавки, не считая машин и квартир. Но это если ты хороший спортсмен, средненький атлет, наверное, и впрямь вынужден где-то трудиться, выступав на чемпионатах области и только мечтая о попадании в сборную страны. Вот как я сейчас. Только я не работаю, а учусь за стипендию. И за такую, что приходится подрабатывать на разгрузке вагонов.
Но я не жаловался. Мне и в прежней жизни хватало на более-менее приличное существование, и в этой, надеюсь, я не буду чувствовать себя сильно ущемлённым в плане финансов.
— Ты расскажи, чего тебя Борисов вызывал?
Я вкратце пересказал суть беседы, и Вадим буквально подскочил с постели:
— Вот сука!
Ого, таких выражений я от него ещё не слышал ни в этой, ни в прошлой жизни. Подонок, негодяй — это ещё куда ни шло, но сука…
— Я завтра же пойду к ректору!
— Не спеши, посмотрим, как всё повернётся. Кстати, ты видел, как Язовский бил Полину?
— М-м-м… Честно говоря, нет, но у меня нет никаких оснований не доверять твоим словам. Так что, если понадобятся мои показания — я всегда готов подтвердить, что ты защищал девушку от побоев.
— Спасибо, Вадик, ты настоящий френд!
На всякий случай я в деталях рассказал, как Язовский бил Полину. Водим с сосредоточенным видом кивал, запоминая подробности инцидента.
На следующий день меня с первой же пары вызвали к Заостровскому. В груди неприятно похолодело. Я догадывался, зачем понадобился ректору, и по пути мысленно прокручивал варианты беседы.
— Проходите, вас ждут, — кивнула в сторону двери ректора секретарша.
Я коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь приглашения, шагнул в кабинет.
Фёдор Петрович сидел не за своим столом, а в кресле возле маленького столика, на котором стояли небольшой
— А, Покровский! Заходи, — махнул рукой Заостровский, когда я после короткого стука приоткрыл дверь и замер на пороге. — Садись.
Третьего кресла не было, и я уселся на стул, правда, с мягкой обивкой. Получилось, что я невольно как бы над ними возвышался, отчего чувствовал себя немного неуютно.
— Знакомься, — сделал он жест в сторону сидевшего напротив партнёра по чаепитию. — Заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии Виктор Николаевич Язовский, отец Алексея Язовского. Виктор Николаевич настаивает, чтобы мы тебя исключили из института за недостойное комсомольца и советского учащегося поведение.
Мне показалось или в голосе ректора прозвучал лёгкий сарказм? Насколько я знал Заостровского, в прошлом фронтовика, дошедшего до Берлина. Человек он был порядочный, и хотелось верить, что не отдаст меня на растерзание этому чинуше.
— За что же меня исключать? — с самым невинным видом поинтересовался я. — Пусть мне объяснят, что я такого сделал.
— Ах, вы не понимаете, — негромко, но чётко произнёс Виктор Николаевич, глядя на меня сквозь линзы очков в золотой оправе. — То есть это не вы избили моего сына? Да ещё ударили подло, исподтишка, со спины! И теперь ещё неизвестно, какой тяжести повреждение вы нанесли Алексею, окончательный диагноз будет поставлен после полного обследования.
В кабинете повисло гнетущее молчание. Язовский-старший смотрел на меня, Заостровский куда-то в сторону окна за моей спиной, а я подумал: надо же — в этом помещений собрались трое с фамилиями, у которых одинаковое окончание.
— Скажите, а как вы воспитываете своего сына? — спросил я, глядя прямо в глаза собеседнику.
— Что значит, как я воспитываю сына? — с недоумением в голосе произнёс тот. — Не знаю, кто и как вас воспитывал, но своего Алексея я воспитываю в духе патриотизма, любви к Родине…
— А заодно, как бить слабых и беззащитных женщин, — подытожил я.
— Алексей никого не бил, это поклёп, — дёрнулся он.
— Да? Однако имеются свидетели. А травматолог зафиксировал у потерпевшей гематому во всю щёку и сотрясение мозга.
Я посмотрел, как меняется лицо Язовского, и вытащил из рукава последний козырь:
— Вчера пострадавшая подала заявление в милицию. Учитывая, что наши правоохранительные органы всегда на стороне правых, ещё неизвестно, чем всё закончится.
Заостровский, вскинув брови и, поджав нижнюю губу, покосился на гостя. Мол, не ожидал? Тот же при всей своей внешней невозмутимости, чувствовалось, всерьёз озадачен только что услышанным и сейчас соображает, что сказать в ответ.
— Что ж, я смотрю, вы из молодых, да ранних, — процедил он. — Ведь это вы надоумили эту девушку взять справку и пойти написать заявление?
— Какая разница, кто кого надоумил, — довольно бесцеремонно ответил я. — Следствие разберётся.
— Покровский, — одёрнул меня ректор, — ты бы вёл себя поскромнее. Перед тобой всё-таки секретарь отдела городского комитета партии.