Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
«Он и не швед»,— подумал Берлиоз.
«Где это он так насобачился говорить по-русски?» — подумал Бездомный и нахмурился. Икать он перестал, но ему захотелось курить.
— Но позвольте вас спросить, как же быть с доказательствами бытия, доказательствами, коих существует ровно пять? — осведомился иностранец крайне тревожно.
— Увы,— ответил товарищ Берлиоз,— ни одно из этих доказательств ничего не стоит. Их давно сдали в архив. В области разума никаких доказательств бытия Божия нету и быть не может.
— Браво! — вскричал иностранец.—
— Доказательство Канта,— сказал, тонко улыбаясь, образованный Берлиоз,— также не убедительно, и не зря Шиллер сказал, что Кантово доказательство пригодно для рабов,— и подумал: «Но кто же он такой все-таки?»
— Взять бы этого Канта да в Соловки! — неожиданно бухнул Иван.
— Иван! — удивленно шепнул Берлиоз.
Но предложение посадить в Соловки Канта не только не поразило иностранца, но, наоборот, привело в восторг.
— Именно! Именно! — заговорил он восторженно.— Ему там самое место. Говорил я ему: ты чепуху придумал, Иммануил.
Товарищ Берлиоз вытаращил глаза на иностранца.
— Но,— продолжал неизвестный,— посадить его, к сожалению, невозможно по двум причинам: во-первых, он иностранный подданный, а во-вторых, умер.
— Жаль! — отозвался Иван, чувствуя, что он почему-то ненавидит иностранца все сильнее и сильнее.
— И мне жаль,— подтвердил неизвестный и продолжал: — Но вот что меня мучительно беспокоит: ежели Бога нету, то, спрашивается, кто же управляет жизнью на земле?
— Человек,— ответил Берлиоз.
— Виноват,— мягко отозвался неизвестный,— но как же, позвольте спросить, может управлять жизнью на земле человек, если он не может составить никакого плана, не говорю уже о таком сроке, как хотя бы сто лет, но даже на срок значительно более короткий. И в самом деле, вы вообразите,— только начнете управлять, распоряжаться, кхе… кхе… комбинировать и вдруг, вообразите, у вас саркома.— Тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме доставила ему наслаждение.— Саркома…— повторил он щурясь,— звучное слово, и вот-с, вы уже ничем не распоряжаетесь, вам не до комбинаций, и через некоторое время тот, кто недавно еще отдавал распоряжения по телефону, покрикивал на подчиненных, почтительно разговаривал с высшими и собирался в Кисловодск, лежит, скрестив руки на груди, в ящике, неутешная вдова стоит в изголовье, мысленно высчитывая, дадут ли ей персональную пенсию, а оркестр в дверях фальшиво играет марш Шопена.
И тут незнакомец тихонько и тонко рассмеялся.
Товарищ Берлиоз внимательно слушал неприятный рассказ про саркому, но не она занимала его.
«Он не иностранец! Не иностранец! — кричало у него в голове.— Он престранный тип. Но кто же он такой?»
— Вы хотите курить? — любезно осведомился неизвестный у Ивана, который время от времени машинально
Иван хотел злобно ответить «Нет», но соблазн был слишком велик, и он промычал:
— Гм…
— Какие предпочитаете?
— А у вас какие есть? — хмуро спросил Иван.
— Какие предпочитаете?
— «Нашу марку»,— злобно ответил Иван, уверенный, что «Нашей марки» нету у антипатичного иностранца.
Но «Марка» именно и нашлась. Но нашлась она в таком виде, что оба приятеля выпучили глаза. Иностранец вытащил из кармана пиджака колоссальных размеров золотой портсигар, на коем была составлена из крупных алмазов буква «W». В этом портсигаре изыскалось несколько штук крупных, ароматных, золотым табаком набитых папирос «Наша марка».
«Он — иностранец!» — уже смятенно подумал Берлиоз.
Ошеломленный Иван взял папиросу, в руках у иностранца щелкнула зажигалка, и синий дымок взвился под липой. Запахло приятно.
Закурил и иностранец, а некурящий Берлиоз отказался.
«Я ему сейчас возражу так,— подумал Берлиоз,— человек смертен, но на сегодняшний день…»
— Да, человек смертен,— провозгласил неизвестный, выпустив дым,— но даже сегодняшний вечер вам неизвестен. Даже приблизительно вы не знаете, что вы будете делать через час. Согласитесь сами, разве мыслимо чем-нибудь управлять при таком условии?
— Виноват,— отозвался Берлиоз, не сводя глаз с собеседника,— это уже преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее, конечно. Само собой разумеется, что если мне на голову свалится кирпич…
— Кирпич ни с того ни с сего,— ответил неизвестный,— никому на голову никогда не свалится. В частности же, уверяю вас, что вам совершенно он не угрожает. Так позвольте спросить, что вы будете делать сегодня вечером?
— Сегодня вечером,— ответил Берлиоз,— в одиннадцать часов во Всемиописе будет заседание, на котором я буду председательствовать.
— Нет. Этого быть никак не может,— твердо заявил иностранец.
Берлиоз приоткрыл рот.
— Почему? — спросил Иван злобно.
— Потому,— ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в тускневшее небо, в котором чертили бесшумно птицы,— что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила его, но даже и разлила. Заседание не состоится.
Произошла пауза, понятное дело.
— Простите,— моргая глазами сказал Берлиоз,— я не понимаю… при чем здесь постное масло?..
Но иностранец не ответил.
— Скажите, пожалуйста, гражданин,— вдруг заговорил Иван,— вам не приходилось бывать когда-нибудь в сумасшедшем доме?
— Иван! — воскликнул Берлиоз.
Но иностранец не обиделся, а развеселился.
— Бывал, бывал не раз! — вскричал он.— Где я только не бывал! Досадно одно, что я так и не удосужился спросить у профессора толком, что такое мания фурибунда {60} . Так что это вы уже сами спросите, Иван Николаевич.