Мой брат якудза
Шрифт:
Один раз зашел полицейский. Все удивительно вежливы с ним, подают ему чай. Он смотрит на меня, меня представляют. Он говорит: «Ах, вот как? Очень приятно». Задает присутствующим несущественные вопросы. С ним сплетничают, шутят. Через несколько минут он достает маленький блокнот, записывает что-то и уходит.
В три пополудни все немного нервничают, потому что вот-вот должен прибыть босс Окава. Когда он входит, все вскакивают на ноги, резко кланяются и выдыхают: «Осссссс!!!»
После того как Окава заканчивает свои дела в соседней комнате, он садится рядом со мной и говорит мне в присутствии молодежи:
— Почему у нас здесь офис? Почему мы здесь, внутри общества? Внутри района? Потому что якудза появились здесь раньше многих жителей района.
И еще мы гордимся своим вкладом в мацури, мы создаем там атмосферу. Мы — это традиция. Мы — это продавцы, знахари, увеселители, искусники и главные действующие лица на мацури.
Люди приходили к нам, чтобы решить проблемы с властями или личные вопросы. Мы решаем проблемы с большой скоростью и умением, в отличие от судов, ведь там каждый спор может продолжаться годы. Когда-то боссы якудза были самыми заметными личностями в округе, и они пользовались гораздо большим уважением, чем представители закона. И сегодня нас все еще уважают. Мы не скрываемся, и наши вывески ясно дают понять всем, кто мы. Наше положение особенно устойчиво в корейских и китайских общинах Японии, а также среди бураку — потомков людей, оскверненных в прошлом. Поймите, сэнсэй, корейцы, китайцы и люди бураку не чувствуют никакой преданности по отношению к Японии или японским властям. Они всегда полагались на помощь со стороны боссов из семей якудза или ближайших организаций. Средняя численность боссов якудза родом из Кореи или бураку очень велика. Я, например, один из них. Да и многие простые члены якудза принадлежат к этим группам. Здесь, в мире якудза, им обеспечивается равноправие, возможность проявить себя, преуспеть, а также уважение, то есть то, чего они никогда не увидят в японском мире.
Поэтому мы не трогаем соседних жителей. Мы приходим сюда в костюмах и галстуках, наш офис открыт с девяти до шести. Нет громкой музыки, нет наркотиков. Мы стараемся не выделяться. И, по крайней мере в определенных областях, мы даже сотрудничаем с полицией. Например, выходы из тюрьмы мы проводим в четыре утра, чтобы не мешать окружающим и не перегораживать дороги. Мы в определенной мере уважаем тех, кто не всегда уважает нас.
В офисе тишина. Молодежь безмолвно слушает речь босса, ловит каждое его слово. Притихшие, с широко раскрытыми глазами, они кивают головами в знак согласия. Еще бы, такой урок из уст самого Окавы.
Окава продолжает рассказывать быстро, с большим порывом. И тут звонит телефон. Координатор отвечает и говорит:
— Вас к телефону, босс.
Окава берет трубку и идет в другую комнату. Подает мне знак. Я следую за ним.
— Да, капитан Оба. Мне очень жаль это слышать. Конечно, я знаю этот район. Что вы говорите? Уже как два дня, и я не знал. Я извиняюсь за причиненные неудобства. Конечно, конечно, не беспокойтесь, не переживайте. Я буду рад содействовать вам. Считайте, что это дело улажено.
И он вешает трубку.
— Капитан Оба, ответственный за этот район. Есть проблемы с несколькими чимпира34 в районе Синдзюку Ни-чомэ. Может, новенькие в округе появились, я ведь не всеми управляю. Тайваньцы, например. Но я это улажу, и район станет спокойным, как и прежде, уже сегодня ночью. Мы сотрудничаем с полицией по поводу поддержки спокойствия в округе. Не думайте, что тишина и спокойствие японских городов по ночам — это заслуга только полиции. Мы тоже много работаем в этом направлении.
Ёси, Таро, Чонг (кореец) и Хисао мгновенно появились и, как только Окава закончил отдавать приказания, исчезли после быстрого поклона и гортанного «ОСССССС!».
Окава садится в кресло. Отсылает движением руки молодчика, предлагающего поджечь сигарету, прикуривает сам. Парень вышел из комнаты, и мы остались одни. Окава смотрит на меня и говорит:
— Забудьте о том, что я говорил сегодня, сэнсэй. Все не так, уже совсем не так, как я говорил. Мы уже давно не платим дань храму. В большинстве мест, кроме более традиционных районов Ситамати, уже не хотят, чтобы мы несли микоси. В большинстве мест нас выгоняют из местных бань. Часть разборок, которые мы улаживаем, мы сами же и затеваем, а за остальные требуем много денег. Местные жители не любят нас, и полиция нас преследует. Мы ведем жестокую войну с вьетнамцами и китайцами. Им все равно, они готовы стрелять по любому поводу. Наши традиционные законы сейчас постепенно исчезают. Я вижу новое поколение, которое создает вокруг себя совсем другой мир. Жестокий, без ценностей. А у меня рак, моя печень разъедена, через год меня здесь не будет, и я не знаю, что будет с новым поколением. Поэтому забудьте обо всем, что я ранее говорил. Зачем я говорил это? Для молодых, сидящих там, чтобы хоть немного воспитать их. Я — кореец, который больше японец, чем сами японцы. Разве это не смешно?
И если вы хотите знать, вот информация о моей маленькой мести. Вчера мы, люди, которые вынуждены были эмигрировать из Кореи пятьдесят лет назад, навеки татуированные, бывшие отверженные и презренные, заключили договор о совместном управлении группой банков на севере. И может быть, мы спасем их от банкротства. Вы верите?
И я скажу вам еще кое-что. Я очень люблю Японию и не променяю ее на другую родину. Я также люблю Корею, Сеул, свою старую мать, что живет там и понятия не имеет о моих делах здесь. Я люблю звучание корейского языка, который не очень-то и понимаю и на котором дочка говорит лучше меня. Я люблю корейского императора Сэджонга. Он — это почти все, что мне известно о корейской истории, но она моя, даже если я ее и не знаю. И Корея, изумрудная страна, — это моя родина, и я не променяю ее ни на какую другую, так же как и Японию. Но мой дом — это якудза. В любом случае, у меня остается немного времени.
Однажды они уйдут из дома и не вернутся до утра, ни слова не сказав родителям. Они сядут на мотоциклы, возьмут с собой размалеванных девиц с рыжими волосами и соберутся в группу из тридцати мотоциклов у реки.
Иногда по ночам слышно, как они гоняют на мотоциклах, и пронизывающее жужжание моторов достигает домов, стоящих вдоль берегов реки. Подростки и обнимающие их сзади девчонки. Их может быть человек двадцать, тридцать или даже около сотни. Они подпрыгивают на мотоциклах в воздух. Завывание, тревога, жужжание, визг, жалобы, слезы и пение хора мотоциклов. Вопли моторов и одержимых девчонок, разрывающие воздух на части. Все это — дерзкий вызов окружающим.
Они выедут на дорогу и будут рычать моторами напротив полицейского участка. Безучастный полицейский посмотрит на них и запишет что-то в своем блокноте.
До наступления утра они передерутся между собой, наорутся вдоволь и разойдутся по домам. Их матери молча проглотят звук захлопывающейся двери, а рано встающие отцы к тому времени уже уйдут на работу.
Время от времени они будут ездить по большим дорогам Японии с наклоненной вперед головой и взглядом, полным ненависти. Они будут наводить страх на всех водителей на дорогах. Будут ехать рядом, выкрикивать гадости, окружать машины и нестись навстречу судьбе. И полицейские не посмеют им помешать. Потом на их пути встретится черная машина. Она помигает фарами, посигналит два раза, они посигналят в ответ и будут делать ей разные знаки руками. Это будет машина якудза. Когда-нибудь, скажут эти подростки в душе, и мы станем якудза. Только мы будем другими якудза.