Мой добрый папа
Шрифт:
Может быть, я увижу когда-нибудь целый полк - все с винтовками, в касках, раз-два! раз-два!
– все шагают под громкий папин марш! Как это было бы здорово!
– Ты пишешь марш?
– говорю я папе.
– Марш? Какой марш?
– Самый военный, - говорю я.
– Убери его, - говорит папа.
– Марш отсюда!
– говорит мама.
Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Подумаешь, бант! Папа мой пишет музыку! Может быть, марш!
–
– поёт папа.
Ага, слышит, наверное! Пусть она знает. Всё делает вид, что не слышит!
– Трам-там!
– стучит папа по крышке рояля.
Это нельзя не услышать.
Она поднимает голову. Но я смотрю в сторону. Пусть она знает!
Бам!
– папа стукнул по крышке рояля. С такой силой, что я даже вздрогнул.
Бам!!! Бам!!!
– он стучит кулаком по крышке.
– Ага! Ну, каково?
А она только бантом махнула.
Тогда я разозлился и крикнул:
– Эй, ты! Нечего здесь проходить! Слышишь? Нечего!
Расстроенный, я ушёл с балкона. Я вижу, и папа расстроенный. Он сидит, подперев рукой щеку. Такой весь печальный.
– Мама на кухне, - говорит он.
– Зачем мне мама?
– Тогда как хочешь, - говорит он.
Вот и мама. Она говорит:
– Брось ты это… Володя…
– Что бросить-то?
– говорит папа.
– Эту твою… симфонию…
– Я же чувствую… тут вот не то… тут не то… а тут - то!
– Ну и брось, раз всё не то…
– Не всё не то…
– Всё равно.
– Как это так - всё равно?!
– Я-то тут ни при чём, - говорит ему мама.
– Ты ни при чём, это верно…
– И Петя ни при чём, и Боба.
– И Петя, и Боба… - говорит папа.
Он смотрит на нас, а мы на него.
– Дайте мне отдохнуть, - просит папа.
Но ему не дают отдохнуть. К нам звонок. Это Олимпиада Васильевна. Со своим сыном Мишей. Папа будет с ним заниматься.
8. Олимпиада Васильевна и дядя Гоша
Миша кривляется, строит рожи, показывает всем язык. А папа сидит с ним рядом, считает в такт: раз - и, два - и, три - и…
Занимается папа бесплатно. Потому что знакомый.
– Вы золотой человек, - говорит Олимпиада Васильевна.
– Баловник он у вас, - отвечает ей папа.
Она кричит сыну в ухо:
– Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!
Он перестаёт строить рожи. Но ненадолго.
– Бессовестный!
– кричит Олимпиада Васильевна.
– Они все такие, - говорит папа.
– Все бессовестные, - говорит Олимпиада
Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Этого я не мог понять!
– Вот тут вам подарок, - говорит Олимпиада Васильевна.
– Бросьте вы это, - говорит папа.
– Нет, пожалуйста, я вас прошу.
– Я вас тоже прошу, - отвечает папа.
– Нет уж, вы позвольте…
Папа смеётся.
Мама моя говорит:
– Он странный. Вы не обращайте внимания.
– Я-то вижу… - вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то всё время вздыхала.
За ней приходил её муж - дядя Гоша.
Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил:
– Конец!
Он хотел скорее домой.
Дядя Гоша ходил по комнате.
– Где сейчас моряки?
– орал он.
– Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!
– Что факт?
– спрашивал папа.
– Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку "Куин Мери"?
– Не знаю, - говорит папа.
– Так вот, я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемдесят миль в час! Как вам это кажется! Как это поётся: "Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го" - так, кажется? Чудесная песня! Мда… так вот это было зрелище!
– Как интересно!
– говорит мама.
– Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…
– Чего?
– спрашивал я.
– Ты помолчи, - говорил он мне.
– Так вот, значит, о чём это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных там зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!
– Как они выглядят?
– Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко - чудесные! А когда я был в Марселе…
– Вы были и там?
– удивлялась мама.
– Я был везде!
– отвечал дядя Гоша.
– Интересный вы человек!
– говорила мама.
Он продолжал задумчиво:
– Я был в Лондоне и в Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!
Смеялся он долго. Потом вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:
– Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…