Мой друг – предатель
Шрифт:
Папа мой, человек неконфликтный, сначала отмахивался, переводил разговор в шутку. Другие же дядья, прислушавшись, тоже начали подшучивать и подтрунивать над отцом. Уже и женщины стали утихомиривать мужиков. Я же страдал за папу, понимал, что его пытаются выставить на посмешище, готов был выкрикнуть что-то обидное дядькам, даже кинуться на них с кулаками.
Как раз в это время Кубань была полноводной и широкой. Папа, побледневший от гнева, стянул с себя рубаху и брюки, попробовал босой ногой воду. На окрик мамы: «Вова!» только досадливо передернул плечами и вошел в реку до колен. В заходящем солнце четко виделась его фигура, с широкими плечами, мускулистыми руками и ногами.
Папа оттолкнулся и прыгнул в воду, погреб сильными рывками наискось течению. На берегу замолчали, наблюдая за отцом, добравшимся уже до середины реки. Я мазнул глазами по лицам дядьев и уловил в них чувство зависти, ведь никто из них не смог бы вот так кинуться в воду.
Отца стало сносить течением от противоположного берега,
Все аплодировали. Мужчины жали ему руки, хлопали по мокрым плечам и спине. Только дядя, который подначил отца, покуривал в стороне и что-то бурчал под нос.
Боже мой, как же я гордился папой! Ведь я – его сын. А значит, такой же храбрый и сильный. Братья постарше поняли мои чувства, уважительно цокали и кивали в такт моим мыслям. И я знал, твердо знал – они понимают, что и я способен на такой поступок.
Этой же осенью, где-то в конце сентября, смылись мы с пацанами с последних уроков и отправились на Кубань. Позагорали, напекли картошки. Решили искупаться. Кубань уже была узкой, злой, сварливо шипящей и гремящей. Мальчишки плескались у самого берега, а меня вдруг дернуло – дай-ка переплыву. Я кинулся в воду, погреб совсем как папа, но быстро почувствовал, что силенок не хватает. Кубань приняла меня и понесла словно падший лист. Однако я потихоньку выгребал к берегу – не к противоположному, конечно, нет; к тому же, откуда сунулся в воду. Далеко я не уплыл, почти сразу попал в водоворот. Будто чьи-то мягкие, но настойчивые руки тянули меня ко дну. Хоть смейтесь, хоть нет, перед глазами пролетела вся моя куцая жизнь, сколько ее там было у пятиклассника. Почему-то ярким пятном всплыло воспоминание, как далекой зимой, еще там, в Казахстане, соседский мальчишка Андрей, старше меня на пару лет, что-то не поделил со мной, и мы подрались. Вернее, он меня бил. На его беду, из-за угла дома появилась моя мама, кинулась на Андрея разнимать нас. Но мы катались клубком по снегу. Мама размахнулась сумкой и ударила ею прямо в лоб Андрею. Тот охнул и отпустил меня. Сидел в сугробе, вращал глазами и крутил головой. Мама поднялась на этаж, позвонила в дверь соседа. Когда она открылась, мама спокойно сказала матери Андрея:
– Роза, я, кажется, убила твоего сына!
На что получила ответ:
– Значит, заслужил!
Конечно, ничего такого с Андрюхой не случилось, просто шишка на лбу выросла. Все же приложила мама его сумкой, где была пустая трехлитровая банка.
…Я не кричал и не звал на помощь, только выныривал на поверхность глотнуть воздуха, боролся с рекой. Во время одного из вздохов увидел на берегу пацанов с широко разинутыми ртами, бегущих по самому краю Кубани. Вот тогда я понял – тону. Дернулся из последних сил из водоворота, поднырнул и толкнулся ногами, потом еще, еще и наконец коснулся донной гальки. Вот тут уже присел поглубже и по-настоящему оттолкнулся. Тело взметнулось из воды, воздух больно ворвался в легкие, ожег их свежестью, жизнью, и я плюхнулся на мелководье.
Никогда не рассказывал об этом родителям. Тогда – чтобы не получить взбучку, теперь – а зачем? Впрочем, папа никогда не узнает о том моем приключении, не стало его уже давно. Мама? Прочтет, конечно же. Ну и что? Было и быльем поросло!
Солнце почти совсем скрылось за горами, только тоненький сегмент его, желто-красный, тлел над вершинами, скрадывая близкие очертания скалистых гребней, делая резче склоны, четко прописывая извивы скрученных страшной силой горных пород, выпирающих драконовой чешуей из-под тонкого слоя земли. Лиса неподвижно лежал на старой шинели, надежно укрывшись от стороннего взгляда стеной бруствера, жевал спичку и сторожко охватывал взглядом бегущие внизу на перевале тени.
Эх, был бы сам перевал более-менее ровным, тогда бы и у нас оказалось работы поменьше – сиди, наблюдай, вдруг немирный душара появится, и все. Но, увы, так не бывает. Сверху поверхность перевала напоминала лунный ландшафт, сплошь усеянный каменными пирамидками разной высоты и величины. За некоторыми можно было спрятаться в полный рост, сидя на лошади, за иными можно просто присесть, и трудно будет углядеть человека за таким укрытием; ну а за другими запросто лежку соорудить нетрудно. Главной проблемой было то, что по утрам и вечерам под восходящим или заходящим солнцем тени от пирамидок бесконечно перемещались, создавали иллюзию движения, а если еще и редкие гости в здешних широтах, облака, резво бежали по небосводу, то для наблюдателей оставалась одна задача – не сойти с ума от чехарды теней на земле, уловить угрожающее движение в карусели движущихся пятен. Ясное дело, что духи прекрасно знали об этой особенности перевала и постоянно пытались использовать ее в своих коварных планах. Так что наблюдатели до рези в глазах, до слез вглядывались в инопланетный пейзаж и, что уж греха таить, от усталости просто палили из автоматов по подозрительным теням. Тут уж лучше перебдеть, чем недобдеть – перестраховаться, одним словом. Кстати говоря, иногда и не напрасно пуляли по фантомам: утром находили либо кровавые следы, либо труп нарушителя.
Летом, ближе к концу августа, пришлось его отделению отправиться на большое сидение на подобном нашему сегодняшнему блокпосту. Дежурство и дежурство, вроде бы ничем не примечательное, однако ниже расположения обнаружили раздувшийся труп лошади, дохлятинкой пованивало изрядно, особенно когда ветерок поднимался в сторону блока. Ночью выпал снег, да сильный такой, чуть ли не метровой периной укрыл все вокруг, и коняшку мертвую тоже. Где снег, там и морозец. Благо, наученные войной, никто не расставался с бушлатами и прочими теплыми вещами перед заступлением на пост. Все просто замечательно шло, пока были продукты, а как только начали заканчиваться консервы и овощи и остались только брикетированные каши, тут и тоскливо как-то стало. А еще снайпер-змей объявился, продыху не давал, шмалял периодически и шмалял. Как его найдешь в снегу-то? Делали чучела из досок, набивали бушлат соломой, притягивали все это хозяйство бронежилетом к шесту, нахлобучивали каску сверху и выставляли из-за бруствера. Мерзавец пулял охотно и довольно метко.
Заскучали бойцы на посту, затосковали по вкусной и полезной пище. Тут Татарина толкают в бок – мол, командир, а не попробовать ли нам конинки? Игорь сначала обалдел, там же трупного яда уже хоть ведром вычерпывай. Но искуситель гундосит и гундосит – выварим получше, и все дела. Согласился сержант, дал добро, а то ведь и правда с пустым брюхом воевать несподручно. А чем живот набьешь? Последние несколько дней разбивали гороховые концентраты, замешивали на воде и пекли лепешки. Пару дней еще ничего было, а сегодня желудки колом встали и наотрез отказались принимать бобовые. Сколько еще торчать тут придется, толком не знали ни Татарин, ни комроты, периодически выходящий по рации на связь.
Ладно, конина так конина. Подумаешь, с запашком. Эх, жаль, что сюда собачки не забредают, а то б отъелись бойцы на свежатинке, враз повеселели бы. Ну и ладно, будем есть то, что есть!
Тот солдатик, что смутил умы товарищей и вызвал у них обильное слюновыделение от ожидания мясной халявы, и направился за первой партией мясца. Только неудачно у него получилось: снайпер, зараза, прострелил ему бедро. Хорошо, пуля мягкие ткани навылет прошила. Татарин, ясное дело, наотрез запретил было ходить к дохлому продскладу. Но все тот же искуситель, только теперь уже раненый, подкинул идею прорыть траншею к лошади и вырубать мясо из той части, что к земле ближе. Согласился сержант. Пара проглотов-добровольцев лихо прорыла глубокую канаву, отсекла лопаткой от крупа коняки ломоть мяса и приволокла на блок. Понюхали – ну, есть запашок, конечно, что грешить, но не такой уж и сильный. Покачал головой в сомнении Татарин, велел дневальному ставить котел, кипятить воду. Мда… как только в горячей водице стало оттаивать мясо, тут уж на свежем воздухе оказались все, даже отдыхающая смена. Сказать, что в помещении сильно, жутко, страшно воняло – ничего не сказать. Вывернули котел с содержимым прямо в снег. Теперь уже варили мясцо на улице, через каждые полчаса меняли воду, дневальный присаливал бульон, добавлял лаврушки и перца-горошка, в тщетной надежде отбить амбре. К вечеру мясо было готово, разварилось, стало бледно-белым. Татарин, как старший, отрезал кусочек, поднес к носу, понюхал… хм… черт его знает, вроде и не воняет уже; круто присолил, подул на горячий кусок, сунул в рот, прожевал. Вполне съедобно. Тут уже все кинулись делить добычу. Нормально, вдобавок к каше так вообще замечательно.
Так и ходили за мясом раз в сутки; дежурные варили, и все хором ели конину. Как-то раз один из посланцев мясных вернулся не только с очередной порцией, но и с хорошей новостью. Обнаружил все же, откуда снайпер ведет огонь. Приползли с сержантом под лошадку. Увидел Игорь, куда боец пальцем тычет. Почти напротив поста через ущелье есть пещера, где и прячется дух с винтарем. Попробовали взять его на арапа. Пуляли из «калашей», из «РПК» – ничего не получается. Забился душара поглубже в пещеру, костерок развел и отдыхает.