Мой дядюшка Освальд
Шрифт:
— Верно, — согласилась Ясмин. — Кроме того, я получаю удовольствие от всего этого.
— Знаю.
— Но самое большое удовольствие, — продолжала Ясмин, — я получаю от мысли, что мною овладеют все величайшие люди мира. И все короли. Это возбуждает мою фантазию.
— Пойдем купим французский автомобиль, — закончил разговор я.
На этот раз я купил восхитительный четырехместный «Ситроен-Торпедо» в 10 лошадиных сил, новую модель, недавно сошедшую с конвейера. Покупка обошлась мне в 350 фунтов во французском эквиваленте. Именно такую модель я и хотел.
На следующее утро мы отправились в Эссуа с моей дорожной лабораторией, размещенной на заднем сиденье «Ситроена». Сделали остановку в Труа, где съели выловленную в Сене форель (я съел две, уж больно она была хороша) и выпили бутылку местного вина. В Эссуа мы прибыли в четыре часа дня и остановились в небольшой гостинице, названия которой я не помню. Как и раньше, свою спальню я вновь превратил в лабораторию, подготовив оборудование для тестирования, смешивания и замораживания спермы, а потом мы с Ясмин отправились на поиски месье Ренуара. Найти его оказалось несложно: портье дал нам самое подробное описание.
После года, проведенного в Париже, я свободно говорил по-французски. Ясмин тоже неплохо изъяснялась: в детстве у нее была гувернантка-француженка.
Мы отыскали дом Ренуара без особых хлопот. Белое деревянное строение средних размеров стояло посередине ухоженного сада. Я знал, что главная резиденция великого художника находилась южнее, в Канье, но, очевидно, он считал, что в жаркие летние месяцы здесь прохладнее.
— Удачи, — напутствовал я Ясмин. — Я буду ждать тебя метрах в ста отсюда на дороге.
Она вышла из машины и направилась к калитке. Я смотрел ей вслед. На ней были туфли без каблуков и кремовое льняное платье, Она открыла калитку и скромно пошла по дорожке к дому, размахивая руками и больше походя на молодую послушницу, которая идет на прием к настоятельнице, чем на женщину, которая собирается вызвать взрыв страсти в разуме и теле одного из величайших живописцев мира.
Был теплый солнечный вечер. Сидя в открытой машине, я слегка задремал и проснулся только часа через два, когда Ясмин опустилась на сиденье рядом со мной.
— Что случилось? — спросил я. — Рассказывай скорей! Все прошло удачно? Ты его видела? Ты получила, что нужно?
В одной руке она держала небольшой бумажный сверток, а в другой — сумочку. Она открыла сумочку, вынула подписанную бумагу и бесценную резиновую штучку и передала их мне, не говоря ни слова. У нее было странное выражение лица, смесь экстаза и благоговения. Казалось, она не слышит моих слов, да и вообще находится далеко-далеко отсюда.
— В чем дело? — заинтересовался я. — Почему ты молчишь?
Она смотрела прямо перед собой сквозь лобовое стекло, не обращая внимания на мои слова. Ее глаза сверкали, безмятежное, почти блаженное лицо, казалось, излучало
— Господи, Ясмин, — воскликнул я. — Да что с тобой, черт возьми?
— Поезжай, — попросила она, — и оставь меня в покое.
Мы вернулись в отель не разговаривая и разошлись по своим номерам. Я произвел немедленное микроскопическое исследование. Сперматозоиды были живыми, но их количество было небольшим, очень небольшим, и я с трудом сделал десять соломинок. Однако это был десяток жизнеспособных соломинок, примерно на двадцать миллионов сперматозоидов каждая. «Бог мой, — подумал я, — кто-то выложит за них уйму денег в будущем. Они станут таким же раритетом, как первое издание Шекспира». Я заказал шампанское и паштет из гусиной печенки и послал Ясмин записку с приглашением присоединиться ко мне.
Она появилась через полчаса, неся с собой маленький сверток в оберточной бумаге. Я налил ей бокал шампанского и сделал бутерброд с паштетом. Она взяла только шампанское и продолжала молчать.
— Господи, Ясмин, — не выдержал я. — Что тебя мучает?
Она осушила бокал одним глотком и жестом попросила еще. Я снова наполнил ее бокал, она отпила половину и поставила его на стол.
— Ради всего святого, Ясмин! — заорал я. — Скажи, наконец, что произошло!
Она пристально посмотрела на меня и просто ответила:
— Он сбил меня с ног.
— Ты хочешь сказать, он тебя ударил? Господи, мне очень жаль! Он в самом деле побил тебя?
— Не будь идиотом, Освальд.
— Так о чем ты тогда говоришь?
— Я потрясена. Это первый мужчина, который сразил меня наповал.
— Ах, вот в чем дело! Кажется, я начинаю понимать. Боже правый!
— Он просто чудо! — восторгалась она. — Он гений!
— Конечно, гений, поэтому мы его и выбрали.
— Да, но он восхитительный гений. Он так прекрасен, Освальд! Он такой милый, нежный и замечательный. Я никогда не встречала таких людей.
— Похоже, он и в самом деле сбил тебя с ног.
— Совершенно верно.
— Так в чем проблема? — не понял я. — Ты чувствуешь себя виноватой?
— О, нет, — покачала она головой, — Я ничуть не чувствую себя виноватой. Я просто ошеломлена.
— Тебе предстоит испытать еще немало потрясений, прежде чем мы доберемся до конца нашего списка, — сказал я. — Это не единственный гений, к которому ты постучишься в дверь.
— Знаю.
— Ты не собираешься выйти из игры, нет?
— Конечно, нет. Налей мне еще выпить.
Я наполнил ее бокал в третий раз за десять минут.
— Послушай, Освальд, — начала она, потягивая шампанское.
— Я тебя слушаю.
— До сих пор наше предприятие нас забавляло, верно? Мы относились к нему как к веселой проказе, так?
— Чепуха! Я отношусь к нему очень серьезно.
— А как же Альфонсо?
— Ты же над ним смеялась, а не я, — возразил я.
— Верно, — кивнула она, — но он это заслужил. Он фигляр.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Ренуар совсем не такой, вот к чему я клоню. Он гений. Его творения останутся в веках.