Мой граф
Шрифт:
– Давай, лейтенант, – мягко проговорил он.
– Да, хорошо. – Она натужно сглотнула, собираясь с силами, потому что приняла решение. Она скажет, что любит его. И не просто потому, что после того, как сделает это, ей будет легче уехать в Париж и остаться там. Она делает это, потому что…
Характер – это судьба.
Если у нее не хватит смелости жить искренне, признавшись в
Но Пиппа не такая.
Она лучше. Много лучше.
– Грегори…
– Да?
Парадная дверь дома широко распахнулась, и из нее высыпала группка людей, все смеялись и болтали.
Какая досада. Как это некстати. Вероятно, признаваться кому-то в любви под деревом всего в каких-нибудь двадцати шагах от чьего-то дома, особенно в разгар приема гостей, не слишком удачная затея.
Пиппа не могла не повернуться и не посмотреть, из-за чего весь этот шум, поскольку это происходило всего в нескольких шагах. Грегори тоже.
Оценка ситуации. Это главное в хорошем солдате.
Там были лорд и леди Тарстон, оба веселые; леди Дамара с надутыми губами, хотя ее окружали несколько дам, которые трещали как сороки, и какие-то джентльмены, которых Пиппа еще не видела. Она предположила, что один или два из них, возможно, тоже архитекторы.
Лорд Марбери вышел из дома следующим, радостно кудахча о чем-то, а потом…
Пиппа резко втянула воздух.
Боже милостивый, это же…
Элиза.
Лорд Морган.
И их ребенок, точная копия Грегори, с черными волосиками и яркими голубыми глазками.
– Сюрприз! – прощебетала леди Тарстон, обращаясь к Грегори. – Приехали ваши старые друзья!
– Со своим малышом, – подхватил лорд Тарстон, вторя энтузиазму своей супруги.
Грегори знал об их пристрастии собирать в своем доме забавный состав гостей, но это уже не смешно…
Это жестоко.
Однако времени на то, чтобы рассердиться, у него не было. Сердце билось так быстро, что он с трудом мог дышать, ибо младенец на руках у Элизы был так похож на него, что он не мог не задаться вопросом: не его ли это ребенок?
Ну конечно, могло, а если это так, значит, у него сын.
Сын!
Естественное изумление, которое он испытал, тут же сменилось болью настолько резкой, что она едва не согнула его пополам. Если это правда, то он потерял гораздо больше, чем Элизу и Дугала.
Он потерял сына.
Сына.
Горю его родителей не будет предела.
Его горю не будет предела.
Он вынужден был напомнить себе, что должен держаться прямо, со всей важностью и степенностью, которые пристало демонстрировать будущему маркизу перед лицом того, что для других было всего лишь пикантной ситуацией, но для него, вероятно, самой большой трагедией в жизни – видеть перед собой ребенка, который может быть его сыном, и не иметь возможности признать его таковым.
Грегори заставил себя дышать ровно, вынужденный притворяться спокойным и невозмутимым.
Сын…
– Привет, Уэстдейл, – крикнул ему из толпы лорд Морган со счастливой улыбкой на лице.
Трус. Он чувствует себя в безопасности там, на крыльце, в окружении всех этих людей? Грегори возненавидел его больше прежнего. Дугал будет отцом его мальчика? Если бы в руках был пистолет, Грегори бы с радостью пристрелил его.
Улыбка Элизы была более сдержанной.
– Уэстдейл, как приятно снова видеть вас.
Его потрясла ее внешность. Она стала еще краше прежнего, возможно, потому, что выглядела усталой. Ее лицо, несмотря на новые морщинки, которые появились вокруг глаз, было смягчено материнством.
Любовью.
Потому что было ясно, она любит ребенка, которого держит на руках.
Даже не дождавшись ответа Грегори, она обратила сияющее лицо к малышу, которому не было еще и полгода, уютно устроившемуся у нее на руках.
– Привет, – крикнул им Грегори. Это единственное, что он смог выдавить, и не было смысла притворяться вежливым. Он был холодный. Чопорный.
Компания на ступеньках как-то разом притихла. Все, кроме малыша, который что-то ворковал и размахивал ручками.