Мой идеальный смерч. За руку с ветром. Книга 3
Шрифт:
– … Но я хочу видеть твою искренность, господин Ящерица. Ты мне нравишься, и ты знаешь это.
– Знаю. Я от тебя без ума. И ты тоже должна об этом догадываться.
Они говорили долго и эмоционально. И было видно, что девушка и сердится, и обижается, и переживает, но старается понять.
– У меня сердце не железное. Начнешь кидать его, сразу же разобьешь.
– Я обещаю, что буду держать твое сердце очень аккуратно. К тому же моим рукам нужно обо что-то греться, помнишь? И, правда, прости меня. Не оставляй, хорошо? Хорошо? – И он искренен. Верит в то, что действительно будет бережно обращаться с юным сердцем. Нет,
– Не хочу ничего про нее слышать. Инна – это прошлое?
– Да, теперь – да. Прошлое.
– Отлично. Тогда не будем вспоминать о прошлом и будем жить…
– Настоящим?
– Сам живи настоящим. Я в вашем всеобщем представлении – ребенок, так что буду жить будущим. Но, в принципе, – она смотрит на него другим взглядом – взрослым, чуть ироничным, – давай жить настоящим. Пока что оно очень прикольное.
Да, сначала она казалась этакой милой зверушкой, которая может чуть-чуть куснуть за палец, забавной подружкой. А потом вдруг неожиданно оказалось, что Марья – тоже девушка, а не просто партнер и «свой парень». Она вполне интересная девушка, которая умеет быть и женственной, и властной, и милой, и ласковой, и вызывающей желание. И волосы она так забавно покрасила. В оранжевый. Маленькая глупышка.
Ее бы еще надо перекрасить. Сама-то не догадается. И в горы ее так никто не отвезет. И защитить от Ника будет некому. Малышка… Его собственная и неповторимая, которая вот-вот вырастет. И ей в этом нужно немного помочь.
Где-то раздалось тоскливое завывание ветра.
– Вот видишь, – произнесла Инна тихо, но уверено, и светлые волосы ее вдруг растрепались мгновенным порывом ветра. – Ты знаешь, что тебе нужно.
– А как же ты? – горечь в голосе Дэна казалась обжигающей.
– Теперь я могу признаться. Сама себе. Мое время в твоем сердце истекает. Я останусь только в твоей памяти. – Тонкие мертвенно-бледные руки сняли с головы венок из ромашек.
Летние, простые, но трогательные, как детские улыбки, цветы – символ любви и юности, стали постепенно увядать. Лепесток за лепестком, цветок за цветком.
Да и наряд Инны продолжал менять свой цвет и теперь больше не походил на подвенечное платье. Скорее на летнее легкое одеяние из воздушной материи. Как только оно стало насыщенного лазурного цвета, девушка вдруг вздрогнула и стала медленно растворяться в воздухе.
– Последние три вопроса, – едва шевеля почти синими губами, произнес Дэн. Понял, что она сейчас исчезнет.
– Давай. Говори.
– Ты меня любила?
– Конечно.
Он кивнул, собираясь с мыслями:
– И я тебя. Я… так поступил. Но я не хотел.
– Знаю. – Лица ее так и не было видно, но, казалось, что ласково улыбнулась. – Не вини себя.
– Но это вновь был виноват я. – Он с трудом выдохнул эти слова. И замер в оцепенении. Экран вновь хотел показать какую-то очередную запись из его жизни, но Инна повернулась к нему, и вместо новых ярких кадров на экране появилась рябь, однако она вскоре исчезла, уступив место застывшему Машиному изображению.
– Я виноват, – повторил Дэн и в отчаянии ударил кулаком о невидимую преграду. Она выстояла.
– Нет, не ты, – ответила девушка, медленно растворяющаяся в воздухе. – Последний вопрос.
Прежде чем задать его, Дэн выдохнул, затаил дыхание, и лишь когда легкие
– А она… ты ее видела?
Лазурная невеста мгновенно поняла, о ком говорит Денис. И кивнула.
– Она на меня злится? Почему ее нет, если есть ты? Она не захотела приходить? Она винит? Она меня ненавидит? – его глаза стали еще краснее, а в голосе появилась детская беспомощность.
– Это уже не три вопроса, мишка. – Призрачная Инна протянула руку, касаясь кончиками пальцев преграды – там, с другой стороны этого же места недавно касалась широкая ладонь Дэна.
– А она – это другое. Я смогла прийти, а она – нет. И она не злится. Конечно, нет. И просит сказать, что ты ни в чем не виноват. Конечно, ты ни в чем не виноват. – Почти прозрачная уже Инна печально, с любовью, произнесла: – Прощай. Мне пора.
– Не уходи так быстро! Ответь, пожалуйста! – у него по щеке медленно покатилась первая слеза, прозрачная, крупная, а почти сразу за ней – вторая. И третья, и четвертая…
– Мне пора. Я очень тебя люблю. И она. И эта девочка – тоже, больше всех, – кивнула в сторону экрана с Машиным изображением светловолосая. – Прощай. Не переживай. Не мучайся. В следующей жизни мы еще раз встретимся. Я специально проверю, счастлив ли ты. Иди наверх, – успел шепнуть чистый голос.
И девушка в лазурном легком платье, с подолом которого играл сквозняк, полностью растворилась в воздухе, оставив Смерча одного. Лишь легкие переливающиеся под лучами прожектора лазурные блестки говорили о том, что еще несколько секунд назад здесь была Инна.
«Это не твоя вина. Она только моя. Вина росы. Письмо росы. Не вини себя, если вдруг…» – то ли почудилось, то ли раздалось в голове Дэна.
Жар волной прокатился по его телу. В почти остановившемся сердце затрепыхалась испуганная раненая птица.
Экран вдруг начал показ одного из фильмов Хичкока в ускоренной перемотке. Резко запахло ванилью и чем-то тяжелым, жженым, а затем в этот клубок ароматов добавился еще и запах железа. На заднем плане кто-то громко истерично захохотал. Тяжело забил набат. Громко зашуршала фольга, перекрывая звуки штормового моря. А где-то наверху запел чистыми голосами ангельский хор. Изображение вновь стало рябить, и с невероятной скоростью меняющиеся кадры из самых разных фильмов, которые существовали или еще будут существовать, резали глаза. Из-под кресел стал выползать желтоватый удушающий туман. И Дэн, не выдержав давящей атмосферы, закричал, закрыл уши руками, зажмурился и, не дыша, но удерживая зачем-то в голове образ Марии, побежал по проходу наверх, к чистым голосам хора, к светящемуся серебром выходу. Он очень хотел добраться до двери, хотел всем сердцем, словно ждал, что за нею отыщет спасение, но как только коснулся дверной ручки и дернул ее на себя – проснулся.
Глава 3.
Дениса привезли из операционной и сейчас он лежал на кровати в одноместном комфортном боксе. Хотя кровотечение было остановлено, а рана зашита, он все еще оставался бледным, как мел, с синеватыми губами и глубокими кругами под глазами. Рядом с изголовьем его кровати стояла высокая капельница, и от нее к Денису тянулись длинные прозрачные трубки.
Петр стоял рядом и тревожно вглядывался в его лицо. Раньше брат казался ему несправедливо высоким и сильным, умеющим постоять за себя, а теперь выглядел уязвимо. И Петру это не нравилось.