Мой идеальный смерч
Шрифт:
– Я сделаю тебе изумительный глинтвейн, – пообещал мне Смерч.
– Я с удовольствием выпью его из твоих рук, милый, – мрачно пообещала я, пряча записку от любопытных взоров Князя и Ника. – Блин, Никит, принц ты мой ненаглядный, ну зачем ты выбрал именно ее? Почему я должна позориться тут со Смерчинским?
Продолжая ворковать, как два нереально помешанных влюбленных голубка, мы покинули кафе.
Надо было бы показать эту записку Дэну прямо за столом, предварительно прочитав ее, но я словно чувствовала, что читать ее нужно не за столиком! Чувствовала это, и все.
Мы вышли, и, когда я обернулась около самой сцены, то увидела, как светловолосая женщина-гоблин медленно повернула голову в нашу сторону, пристально взглянув в спину Смерчу, а потом вновь отвернулась к Нику – для поцелуя, который тот, видимо, потребовал.
Он так ласково ее обнимал, с каким-то даже почтением, что у меня внутри что-то оборвалось.
– Вот отстой, – простонала я. – Целуются.
Смерч обернулся и тоже увидел эту прелестную картину. На его губах появилась улыбка – или подобие улыбки, которую я никогда еще не видела: невеселая, даже болезненная. Чужая.
Мне показалось, что Смерч выглядит так, словно он что-то только что вспомнил. Вспомнил, и ему стало так больно, будто бы тонким хрустальным лезвием провели по сердцу. По старой ране.
– Черт, – сказал он хриплым голосом. – Знаешь, Маша, сегодня ничего не получилось. Опять. И я не знаю, почему. Прости меня.
Я, готовая минуту назад загрызть темноволосого парня за то, что очередная операция провалилась, почувствовала, что все негативные эмоции по отношению к нему медленно улетают на крыльях партнерства. Неужели я так свыклась с мыслью, что мы – партнеры и должны помогать друг другу во всем? Странно, мы остались наедине, и даже салфетка почти не жжет мою кожу.
– Угу, – тихо отозвалась я. В этот момент мне так хотелось пожалеть – не себя, его. Взять за руку и сказать: «Денис, все будет хорошо».
– Как думаешь, кто-нибудь из них счастлив? – отстраненно спросил Смерч, кивая в сторону целующихся в кафе. Больше он туда не поворачивался.
– Я не знаю, Смерчинский, – отвечала я честно. – Если и счастлив, я не рада. Я тоже хочу быть счастливой. Я – эгоистка с большой буквы, наверное. Но до тебя мне, брат мой, далеко.
– Все люди эгоистичны, Маша. Просто у всех это проявляется по-разному. Это как иметь свой сад.
– Сад? – не поняла я.
– Этакий сад в душе. Или у тебя будут цвести фруктовые деревья, или будут расти сорняки. При условии что твой сад – это твоя грань между альтруизмом и эгоизмом. Похолодало, – поежился Смерч и обхватил себя руками. Ветер действительно стал сильнее и, казалось, он забирался под одежду, чтобы коснуться своими прозрачными холодными пальцами кожи. Солнце же куда-то пропало вместе со всем своим воинством – радостными лучиками, а на небе, ставшем вдруг подозрительно низким, появилась чахлая серость, которой уступила место недавняя ясная кокетливая лазурь. Где-то на небе, еще далеко, блеснула серебром молния, которую серость поглотить не смогла.
Мы отошли от громкого и шумного кафе к аллейке, уже почти пустой и вмиг погрустневшей.
– Зачем ты меня выволокла сюда, Чип? – внимательно посмотрел на меня партнер. – Это было не смешно. Мне нужно установить контакт с Ником. Интересный парень.
– От твоей ненормальной подружки Аладдина записка, – хмуро сказала я, протягивая ему салфетку.
– Что? Когда она успела?
– Это не она. Это девушка того дядьки, которого обворовали. Красивая, ты наверняка ее помнишь, – пояснила я, сгорая от нетерпения.
Смерч на мгновение прикрыл глаза, как будто бы представлял эту самую фарфоровую куклу богатого папика. А потом, вдруг улыбнувшись, произнес:
– А ведь похожи. Невероятный человек эта Аннета.
– В смысле? – я тоже поежилась от неожиданного холодного порыва ветра. Деревья над нашими головами неистово замотались из стороны в сторону.
– Бурундук, я не понимаю, почему она нас кинула. Черри и его друг уже ушли из парка, – отозвался Денис, не отвечая на мой вопрос и осторожно разворачивая бумажку. – Я только что писал им сообщения, но они пока не ответили. Она не глупая, и не думаю, что обокрала того мужика вместо Клары. – Дэн на секунду замолчал и произнес немного изменившимся тоном человека, который иронически относился сам к себе. – Чип, а ведь я не думал, что он будет меня так бесить. Невероятно раздражать. Я плохой человек?
– Очень. Давай уже, читай, что там, – с нетерпением уставилась я на бумажку.
Мои светло-карие и его синие глаза с одинаковым ожиданием уставились на светло-голубую салфетку.
В безграмотной записке очень корявым (скорее, от спешки, чем от неумения писать) почерком было выведено совершенно безграмотное:
«Дэнчик прости миня плииис! Ты плахой бой! Ты зачем дал мине такой закасс??
Я на дно. А вы че хотите то и делайти ребятки».
– Еще и поглумилась! – воскликнула я, хватаясь руками за виски в полном изнеможении.
– Тише, Чип, тут еще есть, – медленно отозвался Дэн.
Чуть ниже было написано уже без нарочитых ошибок:
«Если что, мы друг друга не знаем. Отмазываться будете сами. Но себя я отмазала, и вас не подставила. Так что, думаю, с вами все будет в порядке.
Да, и больше не делайте таких глупостей. Денис, говорю тебе как старшему в вашей паре, займитесь чем-нибудь другим. Оставьте в покое ваших «объектов». Думаю, вы прекрасно друг другу подходите.
Ваша прекрасная А., с искренним уважением.
Пи. Эско.: не играйте с огнем, если пока не знаете о том, какую боль может принести ожог. Не играйте с людьми, о которых вам ничего не известно».