Мой Израиль

R. невысок ростом, легок в движениях, несмотря на годы, и подозрительно вербален. Трудно поверить, что он не упражнялся всю жизнь в писательском ремесле. Но говорит, что чист перед Богом, людьми и Министерством иностранных дел, в котором провел большую часть жизни. Не писал и не печатался. Я знаю, что это неправда, но разговора о выпущенной им в 1984 году книге не завожу. У человека есть право на секреты Полишинеля и иные капризы.

Познакомились мы в конце восьмидесятых по его инициативе. С какой стати ему это понадобилось — не знаю. Я тогда напечатала скандальную статью в журнале «Алпаим», в редколлегии которого он состоял,

что я выяснила, кстати, много позже. После того меня стали приглашать в разные незнакомые компании местных распорядителей культуры. Чувствовалось, что опекают перспективный кадр и оберегают его от идеологических ошибок и чуждых влияний. Получил ли R. партийное распоряжение на мой счет или действовал самостоятельно, я выяснять не стала.

Впрочем, с точки зрения людей из компании R., речь, скорее всего, шла не о вербовке, а о дружеской помощи заблудившейся в лесу. И это такая же правда, как и та, какую подсказывал мне мой советский жизненный опыт. Я думаю, R. искренне обиделся бы, узнав, что в узком домашнем кругу мы называли его «политруком». Но с момента бегства из СССР агенты влияния мирового социализма мерещились нам во всех людях, облеченных государственной властью. И мы их сильно недолюбливали.

А гнев на милость я, помнится, сменила, когда выяснилось, что R. близко знаком с Исайей Берлиным, интеллектуальным кумиром моего поколения. Единицы читали его труды, но тысячи поклонялись Берлину, представленному нам Анной Ахматовой. Такой рекомендации было достаточно. А когда оказалось, что мой собеседник еще и вхож в личные апартаменты лорда Ротшильда, его явная принадлежность к мировому социализму перестала играть роль. Любопытство победило. И мы подружились домами.

У этого события было важное следствие — я узнала Бину, жену R., а в ней и через нее — урожденную израильтянку поколения основателей государства. Любую, каждую, всякую. В Бине они соединились. Она умела командовать армией прислуги, но могла и вымыть полы собственноручно, залихватски подоткнув подол за поясок юбки. Была она широка, но двигалась легко. Красота походки ценилась в старые времена, а вырабатывали ее палестинские девицы по старым рецептам: ношением корзин и кувшинов на голове. Так наставляла меня Бина.

Помимо науки ношения корзин и кувшинов на гордо поднятой голове, что заставляло ступни ног вытанцовывать грациозно и призывно, Бина обучалась литературе, математике и языкам в реальном училище, знаменитом на всю страну. Все выпускницы и выпускники этого учебного заведения до сих пор поддерживают между собой связь и стремятся все друг о друге знать, чтобы перемывать друг дружке косточки с полным знанием предмета. А вы и представления не имеете, какие люди вышли из этого училища! Министры, военачальники, литературные знаменитости, видные государственные мужи и жены этих мужей, все еще называющие друг друга школьными прозвищами.

У Бины была непонятная мне власть над бывшими соученицами. Она как была, так и осталась авторитетом. Возможно, потому, что точно знает, какой кондитер трех основных городов Израиля славен каким видом торта, в какой прачечной лучше всего крахмалят кружевные изделия, у кого шила платья Голда Меир, в каком году случилось то или иное событие израильской жизни, машину какой марки имеет смысл купить в текущем году, каковы культурные новости Парижа и Нью-Йорка и где именно должен поскользнуться молодой и нахальный член кнессета на пути к высоким должностям. Что подтверждает: ее школьный авторитет не был построен на слухах и домыслах.

И вот как-то я получаю приглашение на «костер у Амита» в День независимости. Попасть на эту самую знаменитую закрытую тусовку страны я даже не мечтала. Да и о том, что собой

представляет явление под названием «Меир Амит», знала в момент получения приглашения не так уж много. К приглашению и чертежу, указывающему, как лучше доехать, была приложена записка: «И просим принести с собой две бутылки водки».

Я была уверена, что Бина имеет к этому приглашению непосредственное отношение. Поэтому совсем не удивилась, когда накануне события по телефону раздался бархатный баритон R., интересовавшегося, не нужно ли довезти нас до места. «На карте могут быть неточности, — сострил он, — эти ребята любят запутывать следы». Между тем я не сообщала о приглашении ни ему, ни Бине. Впрочем, R. тоже из «этих ребят», от которых у рядового гражданина страны и мира секретов быть не может.

Но вернемся к Меиру Амиту, уже, к сожалению, покойному. Когда состоялся «костер», о котором идет речь, он был, можно сказать, не у дел, рассорившись почти со всей тогдашней политической элитой в целом и оставшись с каждым в отдельности в наилучших и доверительнейших отношениях. Родился он в 1921 году в Тверии. Звали его тогда Меир Слуцкий. И был он двоюродным братом будущего поэта Бориса Слуцкого, родившегося в городе Славянске двумя годами раньше. Есть все основания считать, что кузены знали о существовании друг друга и обоим от этого бывало неудобно.

Покинув Тверию, Меир недолгое время пробыл в кибуце в Галилее, затем посещал тель-авивскую школу «Бальфур», но уже в пятнадцать лет сменил фамилию на Амит, записался в «Хагану», предшественницу Армии обороны Израиля, и стал «нотером», что переводится как «полицейский» или «страж». Так называли евреев, появившихся в 1936 году в британской мандатной полиции для защиты еврейского населения от арабских бесчинств и погромов. По сути, «нотрим» были теми, кого в фильмах об американском Диком Западе называют «рейнджерами».

«Нотрим» не только охраняли еврейские поселения. Они их создавали в рамках кампании «хома у-мигдаль» («забор и вышка»), когда в полном соответствии с мандатным законодательством за одну ночь строились вышка и вокруг нее забор, что сразу превращало это прежде не заселенное пространство в еврейское поселение. Затем «нотрим» защищали эти поселения от нападений арабов. А тем временем пространство внутри забора заполнялось палатками и времянками.

Таких поселений было создано 53, и столь большое их количество помогло в переговорах с ООН относительно создания еврейского государства. По официальной статистике всего в Палестине было то ли 600, то ли 4000 «нотрим» — число зависит от находчивости еврейских «рейнджеров». Один «нотер» мог выдать себя за целый полк, тогда как полк вполне мог уместиться в одном официальном удостоверении за всеми печатями, да еще выданном на несуществующую фамилию. Надо думать, что Амит был не последним в списках этого героического племени, поскольку немедленно с созданием государства и превращением добровольческой «Хаганы» в регулярную армию его назначили командовать батальоном. Было ему тогда 26 лет.

Рассказывают, что примерно в то же время шальная пуля отлетела от металлического портсигара в его нагрудном кармане, что спасло будущему генералу жизнь. Позже он все же был тяжело ранен, но уже в 1949 году вернулся в строй, получил назад свой батальон и взял с ним Эйлат. В 1950 году Амит становится командиром бригады «Голани», и его бригада в четырехдневной схватке побеждает сирийцев под Тель-Мутиллой. Амита обвинили в излишней рискованности операции, но проверяющий Моше Даян обвинения отмел. Началась ли многолетняя тесная связь между Амитом и Даяном тогда или раньше, сказать трудно. В то время подобные истории еще не расследовались ни СМИ, ни армейской прокуратурой.