Мой личный врач
Шрифт:
Антон Зиновьевич, поздоровавшись и поинтересовавшись здоровьем своей маменьки, вдруг резко переменил тему.
– Ну-с, уважаемая Елизавета Петровна, мы вот тут с Павлом Петровичем хотим разгадать одну загадку. Может быть, вы нам поможете? Представьте себе ситуацию: врач-хирург высшей категории, блестящий специалист, без пяти минут кандидат наук, вдруг ни с того ни с сего решает провести свой заслуженный трудовой отпуск в роли сиделки-массажистки при лежачей больной… Что могло послужить причиной такого неординарного поступка? Как вы думаете?
Антон Зиновьевич смотрел на меня тяжелым,
– Причиной послужила музыкальная школа, – ответила я со вздохом, – вернее, плата за нее…
Мужчины удивленно переглянулись, и Антон Зиновьевич сказал:
– Пожалуйста, с этого места поподробнее…
И я рассказала все: и про обещанную в журнале премию, которую хотел получить Константин, чтобы оплатить уроки музыки для моих племянников, и про наш с ним план, и про то, как мне пришлось обманывать сестру, и про свою нелегальную деятельность в качестве папарацци.
Закончив свой несколько сумбурный рассказ, я приготовилась услышать от господина Шадрина негодующее «Фас!», а далее должен был последовать дивертисмент в исполнении начальника охраны с утробным рычанием, топтанием моего фотоаппарата и последующим выкидыванием меня из поместья.
Но ничего подобного не произошло. Просто была долгая пауза. Антон Зиновьевич откинулся на спинку кресла и молчал, глядя на меня в упор. Павел Петрович заерзал в кресле.
– По поводу журнала и премии я проверю, и если что не так… – сказал он с угрозой.
– Да все так, Паша. Не волнуйся. Уверен, что Елизавета Петровна говорит нам чистую правду.
Антон Зиновьевич продолжал внимательно разглядывать меня, отчего я, по-моему, покраснела, и, наконец, произнес задумчиво:
– Надо же, на вид такая серьезная, такая положительная молодая женщина, а на самом деле отчаянная авантюристка, прямо-таки Мата Хари.
Меня почему-то это сравнение обидело. И я решила на этом поставить жирную точку.
– Я, конечно, прошу прощения за то, что утаила причину моего пребывания в вашем доме, но полагаю, что свои профессиональные обязанности я выполняла должным образом, и у вас по этому поводу ко мне претензий нет. Что касается фотографий, то вы вольны уничтожить все, что я снимала, перед тем как я покину ваш дом.
– Покинуть наш дом, уважаемая Елизавета Петровна, вы сможете только по истечении контракта, то есть через три недели. Что касается фотографий, то я уверен, что среди них не может быть ничего предосудительного, но если вы решите публиковать фоторепортаж, то было бы неплохо, если бы вы позволили мне ознакомиться с материалом. Так что продолжайте спокойно выполнять ваши обязанности.
Честно говоря, к такому повороту событий я не была готова.
– То есть, вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что моя мать с нетерпением
Я кивнула головой и вытащила фотокамеру из сумки:
– Ага…
– Первый раз, Елизавета Петровна, вижу вас несколько растерянной, – и господин Шадрин от души рассмеялся, продемонстрировав два ряда ровных белых зубов, вполне достойных рекламировать какой-нибудь там «Блендамед».
Я несколько раз нажала на кнопку фотокамеры. Таким его мой «Никон» и запечатлел, раскованным, смеющимся и, я бы даже сказала, симпатичным.
– И последний вопрос: как вам удалось так быстро приручить наших собак?
Я пожала плечами:
– Да я их не приручала. Это у меня наследственное, от прабабки по отцовской линии, она была цыганкой, и ее в жизни ни одна собака не укусила. Так что это просто генетика…
Антон Зиновьевич посмотрел на меня задумчиво:
– И все-таки, Елизавета Петровна, чувствую я, что с вами ухо надо держать востро.
Что он под этим подразумевал, я не поняла, да и особо не вникала, так как была рада, что все так благополучно закончилось и меня, как беспринципную папарацци, никто не вытолкал взашей. Хотя вполне могли. В состоянии легкого ошеломления я вернулась в комнату Веры Дмитриевны. И здесь меня ожидал еще один сюрприз в виде молодой хозяйки дома, которая с несколько одутловатым лицом сидела в кресле возле кровати своей свекрови, а на коленях у нее возлежал Персик, и она нежно поглаживала его за ушком. Вера Дмитриевна, перехватив мой удивленный взгляд, заговорщически подмигнула: дескать, а что я вам говорила?
– Рассказывайте, Лиза, о чем вы там с моим сыном беседовали?
Я взглянула на Галину. Она напряглась, и ее рука, ласкающая кота, замерла. Я поняла: она боялась, что я заложила ее мужу.
– Помните, вы хотели иметь фотографию Антона Зиновьевича, ну вот за этим он меня и пригласил, – я достала фотоаппарат, – у нас с ним была фотосессия, можете посмотреть на дисплее, что получилось, а хотите, перекину на флешку, и вы все увидите на большом экране.
– Нет, давайте сейчас, – потребовала Вера Дмитриевна, и я показала ей снимки.
– Ой, как Антоша замечательно вышел! Такой веселый, такой естественный! Лиза, вы просто молодец, – воскликнула пожилая дама, любуясь изображением сына. – Вы мне вот этот портретик распечатайте, и я поставлю его сюда на столик.
– Хорошо, Вера Дмитриевна.
– Галя, посмотри, какие отличные фотографии!
Галина взяла у меня из рук фотоаппарат, быстро просмотрела кадры и неожиданно для меня сказала:
– Мама, а может, Лиза для нас завтра Алисин праздник сфоткает?
– Это было бы здорово. Думаю, что у нее получится куда лучше, чем у этих специалистов по организации праздников. Им лишь бы деньги с клиента содрать, а Лиза снимает с душой. Вы ведь не откажетесь, Лиза?