Мой любимый пианист
Шрифт:
В конце концов ей пришлось отправиться домой, где расстроенная Фелисити потребовала ответа.
— Дело в Николасе, да? — спросила она, когда Серина наотрез отказалась рассказывать, в чем дело. — Он опять разбил твое сердце, как и раньше, мне бабушка рассказывала. Ты его до сих пор любишь, да?
Серина не смогла заставить себя солгать.
— Да, — сломленно призналась она. — Да, я его люблю.
— Значит, он тебя не любит?
— Любит. Очень сильно.
— Тогда зачем Николас
Серина пристально посмотрела в глаза своей дочери.
— Потому что я его попросила, — призналась она.
— Мама! Но почему?!
— Потому что я боялась…
— Чего?
На лице Серины было написано страдание.
— Я не могу тебе рассказать.
— Конечно, можешь! Ты всегда говоришь, что мы можем рассказать друг другу все что угодно.
— Если расскажу, ты меня возненавидишь.
— Я не смогу тебя ненавидеть. Ты ведь самая лучшая мама на всем белом свете!
— О боже, боже…
— Мам, — твердо произнесла Фелисити. — Ты должна рассказать мне, почему ты так несчастна. Мы вместе разберемся.
Осмелится ли она пойти на это?
Серина подумала о Николасе, который остался в Нью-Йорке совсем один. Он так хотел стать частью их жизни… Потом подумала о себе, о том, как проживет остаток своих дней, чувствуя себя такой же несчастной. Теперь Серине было еще хуже, чем когда она скрыла правду от Грега перед свадьбой.
Больше никакого чувства вины, наконец решила она. Никаких секретов.
Произнеся про себя коротенькую молитву, Серина начала говорить…
Глава 22
Когда Николас вышел из машины перед домом, где находилась его квартира, снег перестал падать, но было по-прежнему очень холодно.
— Не знаю, как ты это выносишь, Майк, — произнес он, обращаясь к швейцару, поспешившему открыть дверь.
— Привык, мистер Дюпре. Правда, я родился в Нью-Йорке. Я ж не австралиец вроде вас. Лучше проходите поскорее, а то замерзнете до смерти.
Австралиец… Николас шагнул в гостеприимный холл. Мужчина почти перестал считать себя австралийцем.
Теперь это место не шло у него из головы. Ник думал о дочери, которая жила там. Которую он больше никогда не увидит…
Весь день Николас просидел в одиночестве в своей квартире, отказавшись от нескольких приглашений на ужин. Он никому не покупал подарков, хотя разумеется, выписал чеки Майку и Чеду. Следующий день мужчина также провел один. И двадцать седьмое число тоже.
Но сегодня он наконец заставил себя выйти. Сходил на пьесу, которую совсем недавно поставили в театре (и нашел ее ужасно скучной), затем немного перекусил по пути домой. Надо было придумать занятие, которое поможет ему вернуться к жизни.
Потому что Николас
«Я вообще не должен был выбрасывать Серину из своей жизни», — мрачно осознал он. Черно-белый взгляд на жизнь был худшим лекарством от депрессии, которое только можно придумать.
— Мистер Дюпре! — позвал его Чед, когда тот, понурившись, двинулся к лифту.
Ник глубоко вздохнул, останавливаясь. «Не вымещай зло на мальчике, — велел он себе. — Парень не виноват, что ты хочешь придушить каждого, кто решается с тобой заговорить».
— Да, Чед?
— Для вас еще один розовый конверт. Из Австралии.
— Что?!
Николас пораженно наблюдал за тем, как Чед достает и протягивает ему ярко-розовый конверт. Точно такой же, как предыдущий. Правда, на этом было написано только его имя.
Ник перевернул конверт. На обороте тоже ничего.
— Ничего не понимаю, — чистосердечно признался он. — С чего ты взял, что оно из Австралии? Тут нет ни марки, ни адреса… Как это письмо вообще сюда попало?
Чед глуповато усмехнулся, но ничуть не обеспокоился.
— Его… э… доставили самостоятельно.
— Самостоятельно?
— Да, — раздался позади него женский голос. — Я привезла.
Он почувствовал, как сжалось сердце. Боже правый, Николас хорошо знал этот голос.
Мужчина резко развернулся и увидел ее. Свою Серину.
— Меня прислала Фелисити, — просто произнесла она, медленно подходя. — Письмо от нее.
— Ничего не понимаю, — повторил Николас. Вполне искренне. Но в его умершем сердце начала зарождаться прекрасная, пьянящая надежда.
Серина покосилась на Чеда, который, вне всякого сомнения, внимательно слушал их разговор.
— Иди сюда, — тихо произнесла Серина, потянув мужчину за собой в нишу в дальнем углу холла, в которой стоял маленький чемодан и огромная сумка.
Сердце Ника бешено забилось, когда они сели.
— Бога ради, расскажи мне, что происходит!
— Николас… Я рассказала Фелисити правду. Я сказала, что ты ее настоящий отец.
Он забыл, как надо дышать, услышав это.
— И?.. — выдавил он.
Улыбка Серины могла бы растопить льды Арктики.
— Она вовсе не возненавидела меня.
— А… а меня? — Еще никогда Николас так не заикался.
— Ох, Николас, за что она могла тебя возненавидеть?! Ты же был ни при чем. Это целиком и полностью моя вина.
— Это неправда, дорогая, — произнес Ник, взяв ее руки в свои.
— Чистая правда. Прошу, тебя, Николас, дай мне наконец признать собственные грехи. Я должна была все тебе рассказать еще тогда. Но я струсила, выбрала легкий путь. Фелисити отправила меня сюда в наказание за то, как я с тобой обошлась.