Мой любимый предатель
Шрифт:
– Дэн придумал эту чушь. Девчонкам нравится, – призналась я и рассмеялась от всей души, радуясь, что хоть кто-то меня понимает.
– Расскажи о себе, – попросил Антон проникновенно, и я сдалась – не так часто мне выпадал шанс обнажить настоящую себя.
Мало кто об этом просил вообще, практически никто – из искреннего интереса.
– Слушаю Цоя, Линкин Парк и Роксет. Люблю воду, бассейны, море, океан, но ненавижу мокнуть под дождем. К цветам отношусь равнодушно, считаю, что им лучше остаться на грядках, чем за пару дней увянуть в вазе. Некоторые
– Держу пари, клубнику с шампанским ты тоже не больно-то жалуешь, – с улыбкой заключил он, вынуждая меня согласиться. – Поэтому я принес нам пиццы и пива. Правда, пицца уже остыла.
Только сейчас я заметила на полу возле кресла-качалки два внушительных пакета. Что ж, Антон знал, чем меня подкупить.
Я подошла к нему, намереваясь забрать еду и разогреть ее, но мужчина меня остановил. Развернул спиной, прошелся пальцами по мочке уха, размял затекшие плечи так, что я не удержала глубокого приглушенного вздоха.
– Дай мне шанс, Рит, – он обнял меня так нежно, невесомо, отчего захотелось выбросить из головы все.
И то, что мы встретились всего пару дней назад. И предупреждение отца. И то, что Антон преследует какие-то свои замыслы.
Купившись на космическое обаяние Антона, я размечталась о том, чтобы прыгнуть с обрыва в бездну страстей, забыться в теплых сильных руках хотя бы ненадолго.
И я забылась.
Мы ели пиццу с пепперони и сыром, запивая ее Хайнекеном. Смотрели «С широко закрытыми глазами».
Я много говорила: о детстве и о том, как сильно мне не хватает мамы, а Антон внимал каждому слову. Потом соскользнула в страну сновидений, а он никуда не ушел, завернув меня в одеяло, и продолжил обнимать.
– Рит…
Он разбудил меня шепотом наутро, когда солнце давно уже золотило небосвод.
А я блаженно потянулась, ощущая безграничную энергию во всем теле от кончиков пальцев ног до самой макушки, и ничуть не слукавила, признавшись.
– Господи, как давно я так хорошо не высыпалась.
– У тебя есть планы на сегодня? – после минутной паузы как-то уж очень нерешительно спросил Антон.
Я же поддразнила мужчину, памятуя о ночной беседе.
– К счастью, нет. Думала, весь день не вылезать из кровати, слушать Бритни и запивать клубнику шампанским.
– Составишь мне компанию? В поликлинику надо, – сердце пропустило удар, а потом забилось тревожно, но следующая фраза расставила все по местам: – мама приболела. Я обещал навестить.
Глава 10
Антон
Пустишь в голову переночевать,
а он там на всю жизнь остаётся.
(с)
Самой большой странностью было то, что я начал чувствовать Маргариту. Удивлялся, но она была как на ладони – на первый взгляд, бунтарка и хулиганка, а если присмотреться – хрупкая и ранимая, нуждающаяся в поддержке и участии.
Она не выставила меня из дома, не убежала с криками в коридор, не стала звонить ментам, вместо этого изнеможенно опустилась на стул – несостоявшееся орудие моего убийства.
Я ожидаемо разнес в пух и прах изложенные в журналах стереотипы, которые не имели ничего общего с девушкой, сидевшей напротив.
Именно сейчас она была настоящая – уставшая после выматывающего концерта, искренняя в своем смехе и на удивление откровенная. Иногда она вертела затекшей от неудобной позы шеей, а еще растягивала и возвращала на место браслет из металлических пластинок на запястье.
Захватив пиццу с пивом, мы перебрались в кровать и включили какой-то романтический фильм. На экране Том Круз и Николь Кидман выясняли отношения, а я любовался игрой света, запутавшегося в Ритиных волосах.
Диалоги героев прошли мимо невнятным фоном, потому что Марго делилась воспоминаниями из детства.
– Дар мне достался от мамы. Когда я была маленькая, каждую ночь она пела колыбельные. Она отвела меня в школу искусств, не пропустила ни одного моего выступления, заставила подписать для нее диск первого вышедшего альбома.
В редкие выходные мы выбирались на дачу, расстилали плед у реки и исполняли какой-нибудь пронзительный романс дуэтом. Она укутывала меня любовью и обещала, что все обязательно будет хорошо, – грустная улыбка смягчила тонкие черты лица Маргариты.
– Почему она не пыталась сделать карьеру на сцене? – спросил я, недоумевая, как можно зарывать талант в землю.
– Слишком ценила домашний уют и не терпела публичности. Знаешь, иногда я ее понимаю, – девушка смахнула с ресниц набежавшие слезинки и продолжила: – когда мне было шестнадцать, ее не стало. Одним июньским утром. Оторвался тромб. Ох и натерпелся отец в первые полгода после ее смерти. Я перекрасила волосы в салатовый, потом в малиновый, потом в фиолетовый. Проколола пупок, набила татушку на лопатке. Дралась с одноклассниками, вылетела из двух лицеев…
– Как снова обрела покой? – я провел рукой по Ритиной спине вдоль позвоночника, гадая, какой рисунок на коже скрывает белая майка.
– До сих пор не обрела, – фыркнула Марго, рисуя пальчиками узоры на моей груди. – Просто смирилась с осознанием, что так будет всегда – без того, кто поддерживал любое мое даже самое сумасшедшее начинание, с пустующей черной дырой на сердце. Человек ко всему привыкает, даже к виселице: подергается, подергается … и привыкнет.
Рита прижалась ко мне тесно и провалилась в сон. Я укутал ее в покрывало, обвил руками и еще долго смотрел, как подрагивают ее веки и постепенно выравнивается дыхание.