Мой любимый

Фад Диана

Остановил машину у высокого крыльца и вышел, ступая на асфальт, еще усыпанный осенними листьями. Зима здесь была совсем другой. На юге у моря, где казалось, еще длится осень, властвуя и не уступая зиме ни на шаг. Пахло морем, прелой листвой и хвоей. Запахи словно старались переплюнуть друг друга в насыщенности, создавая неповторимый аромат, который бывает в конце осени у моря.

Двухэтажное здание неприметного серого цвета с пластиковыми окнами и крыльцом из серого мрамора. Крыша цоколя выпирала вперед и лежала на белых колоннах.

Чуть

прикрыл глаза, чтобы не выдавать свой взгляд, профессионально отмечая еле видные красные огоньки камер. Это с виду казалось, что здание никак не охраняется. На самом деле здесь все просматривалось досконально, до миллиметра моего лица.

Тронул рукой в черной перчатке волосы, приглаживая рыжие кудри. Сам усмехнулся в душе, представляя свою прическу. Таких кудрей у меня давно не было, как и пышных рыжик усов, полгода точно. С тех пор как я был здесь последний раз. Черное пальто, серые брюки со стрелками об которые можно было порезаться, начищенные до блеска коричневые ботинки. Так, полчаса. Вскинул руку, бросая взгляд на золотую стрелку часов и открыл тяжелую деревянную дверь внутрь здания.

Меня пустили к ней почти сразу, предупредив, что женщина на прогулке. Медсестра провела по длинному коридору, в котором гулко отдавались мои шаги и указала в сторону большого сада, где еще цвели пестрым ковром осенние розы.

Она сидела на лавке, которая была обращена в сторону моря, что плескалось где-то внизу, у самого подножья скал. Темно-русые волосы заплетены в толстую косу, серый плащ, черные туфли на низком каблуке. Осторожно, чтобы не напугать, хотя это было невозможно, обошел лавку и сел почти рядом, примерно в метре от женщины.

Ее профиль по-прежнему был красив. Высокие скулы, маленькие носик, длинные черные ресницы и пухлые бледные губы. Когда-то они сводили меня с ума, заставляя просто задыхаться от страсти к ней, сейчас все прошло. То, что с нами случилось не оставило нам ни шанса. Перечеркнуло все, что было до, и развеяло в прах все после.

– Лара, – хрипло зову ее, касаясь бледной руки, которая спокойно лежит на лавке.

Ногти короткие, неровные, словно их постоянно грызли. Пальцы тонкие и чуть скрюченные, застывшие в этой форме.

– Лара, – опять зову ее, но женщина никак не реагирует. Смотрит серыми пустыми глазами на горизонт и ничего, наверное, не видит.

Ее взгляд неподвижен, в нем нет никакого смысла, ничего. Встаю и опускаюсь перед ней на корточки, беру ее руки в свои ладони, прижимаясь к ним лбом. Они холодные, будто мертвые.

– Прости, – как всегда, выдыхаю, пытаясь согреть бледную кожу своим дыханием.

Женщина по-прежнему неподвижна, смотрит в одну точку. Ни одной эмоции на лице, ничего. Лара может так сидеть часами, даже не двигаясь. В этом ее состоянии виноват только я. Это мой грех, что она стала такой. И я не могу никак искупить свою вину, прежде всего перед собой.

Оставшиеся двадцать минут пролетают

словно одна секунда. Мне срочно нужно уходить отсюда. Встаю с корточек, целую Лару в лоб.

– Пока, родная, – шепчу ей, краем глаза замечая движение у себя с боку.

Группируюсь, концентрируясь на этой тени и чуть слышно выдыхаю. Сиделка Лары, останавливается в пяти метрах от нас, чтобы не мешать. Выпрямляюсь, отодвигаясь от Лары и делаю шаг в сторону тропинки.

– Никита Владимирович, вас давно не было, – слегка укоризненно окликает меня сиделка, – Вот, все время с собой ношу, – подходит ко мне, протягивает клочок бумаги.

– Что это? – смотрю на название, что написано четким подчерком.

– Я слышала про это лекарство, – начинает Марина Юрьевна. Она была сиделкой у Лары уже почти два года, – Сильное, но у нас пока не продают, еще мало исследовали. Попробуйте достать, говорят творит чудеса.

– Спасибо, Марина, – убираю бумагу в карман пальто, – Только сами понимаете…

– Понимаю, – печально кивает сиделка, – Мозг, его не восстановить, да. Но это поддержит организм какое-то время, – тихо отвечает сиделка.

– Понял, вам помочь? – киваю в сторону Лары.

– Да я сама, Лариса Константиновна очень легкая, – противится женщина, но я уже подхватываю Лару на руки, снова удивляясь ее хрупкости и маленькому весу. Словно ребенка беру.

Пересаживаю Лару в инвалидное кресло, невольно чуть сильнее сжимая в руках. Сиделка накрывает ноги Лары клетчатым пледом и кивнув мне на прощание, увозит свою подопечную.

Выезжаю за ворота с точностью до секунды и нажимаю на педаль газа, упирая почти в пол. По серпантинам так себе езда, но мне необходимо отъехать, как можно дальше. Звонок по громкой связи застает меня на особо крутом повороте, куда я вхожу с визжащими на асфальте шинами.

– Ник, твою мать! Что творишь? – кричит мой друг, Олег, – Тебя вычислили, зачем нужно было светиться именно сейчас?!

– Успокойся, я успею, – говорю, разглядывая в зеркало настигающий меня внедорожник без номеров.

– Да они уже на хвосте у тебя, – взвывает Олег.

– Знаю, вижу.

– Что делать будешь? Дотянешь до Лермонтово? – уже спокойнее спрашивает Олег.

– Нет.

– Тогда что?

– Оторвусь.

– Где? В горах, на серпантине? Ты вообще соображаешь, что делаешь? – снова заводится Олег.

– Да, извини, я занят, – прерываю разговор, успевая услышать ругательства Олега и сильнее обхватываю руками руль.

Внедорожник преследователей моргает фарами, заставляя меня остановиться, но я лишь увеличиваю скорость. Снова вхожу в крутой поворот и тут раздается мощный взрыв, который за доли секунды швыряет мою машину в пропасть, заливая все вокруг огнем. Внедорожник, что следовал за мной с визгом пытается затормозить, но пробивает железное ограждение. Летит следом, с грохотом падая на каменное дно пропасти, ломая деревья.