Мой любовник
Шрифт:
Как не прискорбно, но о таком исчезновении на данный момент нужды беспокоиться не было, потому, как она была слишком слаба… хотя, ему следовало бы быть начеку. Учитывая ее мученическое выражение терпения, он имел четкое представление, что она чувствовала себя заключенной, не смотря на обретенную свободу.
Возникло искушение послать Тормента вперед, с известием для ее мамэн и отца о хорошей вести, что она спасена, но Дариус сдержался. Многое могло произойти в течение поездки, и ему было необходимо, чтобы Тормент управлял лошадьми,
Уже близилось к рассвету, когда истощенные лошади ввезли их в деревню, на пути к дому женщины.
Словно узнав место, где они находились, она подняла голову, ее губы зашевелились, а глаза расширились, наполнившись слезами.
Наклонившись и протянув к ней ладони, Дариус сказал:
— Успокойся… это должно быть…
Когда ее взгляд переместился на него, он увидел немой крик, сдерживаемый в ее душе. «Только не это», произнесла она одними губами.
А затем дематериализовалась прямо из кареты.
Дариус выругался и ударил кулаком о боковую панель кареты. Когда Тормент остановил лошадей, он выскочил наружу…
Она не могла далеко уйти.
Ее белая ночная сорочка мелькнула в поле с левой стороны, и он последовал за ней, появившись прямо позади нее, когда она побежала. Обессилившая, и шатающаяся походка была отчаянной из-за нанесенного ей вреда, и он позволил ей бежать так долго, сколько она могла.
Позже он задумается о том, что это было, когда достаточно убедится, в какой безумный порыв женщина втянула их обоих. Она не могла отправиться домой. И не из-за того, через что ей пришлось пройти… а из-за того, что она вынесла из своего испытания.
Когда женщина споткнулась и упала наземь, она ничего не сделала, чтобы защитить живот.
И, воистину, впиваясь ногтями в землю, она ползком продолжила двигаться вперед, но он больше не в силах был наблюдать за ее борьбой.
— Умерь свой пыл, — сказал он, поднимая ее с холодной травы. — Остановись сейчас же…
Она боролась с ним изо всех оставшихся сил, а затем обмякла в его объятиях. В этот краткий момент затишья между ними, ее дыхание тяжело вырывалось изо рта, а сердце колотилось так… что в лунном свете ему была видна ее трепещущаяся яремная вена, и он мог чувствовать гул в ее венах.
Несмотря на ее слабый голос, она твердо произнесла:
— Не возвращай меня обратно… не держи курс в том направлении. Не вези меня туда.
— Ты не в серьез так говоришь. — Он осторожно откинул волосы с ее лица и внезапно вспомнил, как в ее комнате обнаружил светлые прядки волос. Многое изменилось с тех пор, как она в последний раз сидела перед зеркалом и готовила себя ко сну в своем родовом поместье. — Тебе слишком многое пришлось пережить, чтобы ясно мыслить.
— Если вернешь меня обратно, то я снова сбегу. Не заставляй моего отца проходить через это.
— Ты должна вернуться домой…
— У меня нет дома. Больше нет и никогда не будет.
— Никто не узнает, что произошло. Это был не вампир, что помогло бы, поэтому никто никогда…
— Я ношу дитя симпата. — Ее взгляд стал холодным и жестким. — Моя жажда наступила в ту самую ночь, он услужил мне, и с тех пор у меня не было кровотечений, по женской части. Я ношу ребенка.
Выдох Дариуса громко прозвучал в тишине, вырвавшись облачком теплого дыхания в морозном воздухе. Что ж, это все меняло. Если вынашиваемое в ее чреве дитя появится на этот свет, была вероятность, что он мог сойти за вампира, но полукровки такого рода были непредсказуемы. Невозможно было определить равновесие генов, в какую чашу весов обеих сущностей они склонится.
Но, возможно, это был способ уговорить ее семью…
Женщина схватилась за лацканы его жесткого плаща.
— Оставь меня на солнце. Оставь меня умирать, я хочу этого. Я бы перерезала себе горло, если б могла, но у меня не хватит на это сил.
Дариус оглянулся на ожидавшего в экипаже Тормента. Махнув парню рукой, чтобы тот подошел, Дариус сказал женщине:
— Позволь мне переговорить с твоим отцом. Позволь подготовить почву.
— Он никогда не простит меня.
— В этом нет твоей вины.
— Вина не затруднительное положение, а результат, — мрачно ответила она.
Когда Тормент дематериализовался и принял форму перед ними, Дариус поднялся на ноги.
— Верни ее обратно в экипаж и езжайте к тому лагерю под деревьями. Я к ее отцу.
Тормент наклонился, неловко сгребая женщину в свои объятия и выпрямился. В крепких, но бережных руках парня, дочь Сампсона вернулась к тому вялому состоянию, которое у нее было в течение всей поездки домой: ее глаза были открытыми, но пустыми, голова откинута в сторону.
— Присмотри за ней, — сказал Дариус, поправив свободную ночную рубашку женщины плотнее к ее телу. — Я скоро вернусь.
— Не беспокойся, — ответил Тормент, шагая по траве.
Дариус мгновение смотрел им вслед, а затем растворился в ветре, снова принимая форму перед домом ее семьи. Он направился прямо к входной двери и привел в действие массивный дверной молоточек в виде львиной головы.
Когда дворецкий широко распахнул дверь, стало очевидно, что в особняке стряслось что-то ужасное. Он был бледным, как туман, руки дрожали.
— Господин! О, будьте благословенны, входите.
Дариус нахмурился, переступая через порог.
— Независимо от того, что…
Из кабинета вышел хозяин дома… а следом за ним симпат, сын которого был виновником сей трагедий.
— Что ты здесь делаешь? — потребовал Дариус у пожирателя грехов.
— Мой сын мертв. Ты убил его.