Мой мальчик

Хорнби Ник

Маркус должен был пойти поговорить с директором школы по поводу своих кроссовок. Его мама нажаловалась в школе, несмотря на то что Маркус говорил ей, умолял ее не делать этого. Они так долго спорили по этому поводу, что к директрисе он пошел только спустя несколько дней после инцидента. Так что теперь у него был выбор: он мог наврать директору, что понятия не имеет, кто украл его кроссовки, и при этом выглядеть идиотом, или рассказать ей все как есть и потом расстаться с ботинками, курткой, рубашкой, штанами, трусами и, может быть, глазом или кусочком уха по

дороге домой. Так что над выбором ему долго раздумывать не пришлось.

Он отправился в кабинет директора в начале большой перемены, как велела ему классная руководительница, но миссис Моррисон была не готова его принять; через дверь было слышно, как она на кого-то кричит. Сначала он ждал один, но потом на крайний стул из тех, что стояли перед кабинетом, села Элли Маккрей, угрюмая, неопрятная девчонка из десятого класса, которая собственноручно откромсала себе ножницами волосы и красила губы черной помадой. Элли была знаменита. У нее вечно были проблемы то с одним, то с другим – и всегда серьезнее некуда.

Сначала они сидели молча, но потом Маркус решил попробовать с ней поговорить; мама всегда убеждала его в необходимости разговаривать с ребятами из школы.

– Привет, Элли, – сказал он.

Она посмотрела на него и, хохотнув, горько покачала головой и отвернулась. Маркус не обиделся. Вообще-то, он чуть не рассмеялся. Хотел бы он в этот момент иметь под рукой видеокамеру. Он бы с удовольствием продемонстрировал своей маме, что происходит, когда пытаешься заговорить с кем-нибудь в школе, особенно если это кто-то старше тебя, и тем более с девочкой. Больше он этого делать не будет.

– Как это так получается, что каждый маленький вонючий сопливый засранец знает мое имя?

Маркус поверить не мог, что она говорит с ним, а когда взглянул на нее, ему показалось, что у него есть причины в этом сомневаться, потому что она по-прежнему смотрела в сторону. Он решил не отвечать.

– Эй, я с тобой разговариваю. Это грубо, черт возьми.

– Извини. Я не понял, что ты со мной разговариваешь.

– Я тут больше не вижу ни одного вонючего сопливого засранца, а ты?

– Тоже, – согласился Маркус.

– Так-то. Почему ты знаешь, как меня зовут? Я ведь, блин, и понятия не имею, кто ты такой.

– Ты знаменитость. – Он понял, что сделал ошибку, как только сказал это.

– И чем это я знаменита?

– Не знаю.

– Нет, знаешь. Я знаменита тем, что у меня все время неприятности.

– Да.

– Охренеть.

Они сидели некоторое время молча. Маркусу не хотелось нарушать тишину: если уж «привет, Элли» вызвало такую бурю, то спрашивать, хорошо ли она провела выходные, уж точно не стоило.

– У меня вечно неприятности, а я никогда не делаю ничего плохого, – в конце концов сказала она.

– Точно.

– А ты откуда знаешь?

– Ведь ты сама это только что сказала. – Маркусу показалось, что это достойный ответ. Если Элли Маккрей сказала, что не делает ничего плохого, то так оно и было.

– Будешь нахально себя вести – получишь.

Маркус мечтал, чтобы миссис Моррисон пораньше

освободилась. Хоть он и был готов поверить в то, что Элли никогда не делает ничего плохого, но понимал, почему некоторые думают иначе.

– Ты не знаешь, что такого я натворила в этот раз?

– Ничего, – твердо ответил Маркус.

– Хорошо, ты знаешь, что, по их мнению, я такого сделала?

– Ничего. – Это была линия поведения, которой он собирался придерживаться.

– Ну, они явно должны считать, что я сделала что-то не так, иначе я бы здесь не сидела.

– Точно.

– Все дело в этом свитере. Они не хотят, чтобы я его носила, а я не собираюсь его снимать. Так что будет мне выволочка.

Он взглянул на нее. Все они должны были носить свитера с эмблемой школы, но на свитере Элли был нарисован какой-то парень со встрепанными обесцвеченными волосами и козлиной бородкой. У него были большие глаза, и он немного походил на Иисуса, разве что более современный.

– Кто это? – вежливо спросил он.

– Ты должен знать.

– Хм… Ах да.

– Так кто же это?

– Хм… Забыл.

– Да ты и не знал.

– Правда.

– Невероятно. Это так же, как не знать имя, например, премьер-министра.

– Ага. – Маркус хохотнул, чтобы показать ей, что он хотя бы осознает меру своей тупости, даже если и не знает, кто это такой. – Так кто он такой?

– Кёрк О’Бэйн.

– А-а, точно.

Он никогда не слышал про Кёрка О’Бэйна, но он вообще мало про кого слышал.

– А что он делает?

– Играет за «Манчестер юнайтед».

Маркус еще раз взглянул на картинку на свитере, хотя выходило, будто он разглядывает груди Элли. Он надеялся, она поймет, что интересует его не ЭТО, а сам рисунок.

– Правда? – Он выглядел скорее как музыкант, чем как футболист. Обычно у футболистов не грустные лица, а этот парень выглядел грустным. И вообще, Маркус бы не подумал, что такая, как Элли, станет интересоваться футболом.

– Ага. Он забил пять голов в прошлое воскресенье.

– Ого! – отреагировал Маркус.

Дверь в кабинет миссис Моррисон открылась, и оттуда вышли двое бледных семиклассников.

– Входи, Маркус, – пригласила миссис Моррисон.

– Пока, Элли, – кивнул Маркус.

Элли опять покачала головой, очевидно снова расстроившись оттого, что ее слава опережает ее. Маркус не жаждал видеть миссис Моррисон, но, если выбирать между этим и пребыванием в обществе Элли, он бы не задумываясь выбрал первое.

Миссис Моррисон вывела его из себя. Потом он, конечно, понял, что выходить из себя в присутствии директора школы – не самая лучшая идея, но он не мог ничего с собой поделать. Она была настолько непробиваемой, что в конце концов ему пришлось кричать. Все начиналось нормально: нет, у него никогда прежде не было проблем с воровством обуви, нет, он не знает, кто бы это мог быть, и нет, в этой школе он не чувствует себя как дома (соврать пришлось только однажды). Но потом она начала говорить о чем-то, что она называла «стратегией выживания», и тогда он завелся.