Мой мастер (сборник)
Шрифт:
Я киваю головой.
— Я слепну. Я почти ничего не вижу. Когда я зажигаю настольную лампу, то вижу только светящуюся точку. Представляю себе, что меня ждет. А может, не представляю.
Я молчу, потрясенная услышанным. У меня такое состояние, будто при мне машина сбила человека. Я тоже не представляю, как она будет жить: старая, нищая и слепая.
— Ну что замолчала? — окликнула меня Катерина. — Расстроилась? Я испортила тебе настроение? Терпеть не могу людей, которые складывают свои проблемы на других. Это невежливо и невоспитанно.
— Пойдет, — механически отвечаю я.
— Давай купим и мне. В комиссионке. Красненький.
— Лучше зелененький, — механически отзываюсь я.
— Тогда зелененький.
Бедная моя Катерина. Она меня отвлекает, не хочет огорчать. Она гордая и боится выглядеть униженной.
— Как Володя? Ты не знаешь? — спрашивает Катерина, уводя меня подальше от своей судьбы.
Володя и Женя — два ее любимца со старого курса. Они подавали большие надежды и выполнили их. Оба состоялись. Катерина гордится, как будто это ее родные дети.
Но детям не до Катерины. Из юношей и девушек все давно стали дядьками и тетками. Надо кормить семьи. Зарабатывать. Светлая заря — Мастер Катерина Виноградская отдалилась, «как сон, как утренний туман». Подступила грубая жизнь.
— Пошли за скибкой сена, — с упреком качает она головой. — А раньше все здесь сидели. Скоро Новый год. Неужели мне никто не позвонит?..
Я возвращаюсь домой. Сажусь на телефон и всех обзваниваю. Я говорю так: «Новый год встречаете, где хотите. А на старый Новый год, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, собираемся у Катерины. Принесешь выпить».
Другому говорю: «Принесешь фрукты».
Себе я оставляю горячее блюдо, поскольку это самое хлопотное.
Катерине я ничего не рассказываю. Я прихожу к ней первая, с кастрюлей в сумке и с вечерним платьем в отдельном пакете.
Катерина сидит, вдвинувшись глубоко в диван, смотрит перед собой с напряженным выражением, как будто терпит боль.
— Боже мой! — говорит она. — Неужели я умру?
Я жду своих, вернее наших. Должен прийти Игрек, который недавно разошелся с женой. Может быть, затеять с ним трудную любовь? Он талантливый и модный. По его сценариям ставят ведущие режиссеры. Я надеваю вечернее платье до полу (подарок богатой итальянки), и во мне все дрожит от нетерпения, как у шестнадцатилетней девчонки, пришедшей на танцы.
— Неужели я умру?.. — глухо вопрошает Катерина.
— Катерина Николаевна, вспомните, кто были ваши друзья…
Она подняла на меня полуслепые глаза.
— Маяковский, Есенин, — напомнила я. — Где они все?
Они ушли из жизни сорок лет назад. А Катерина — здесь. Старая, но живая.
Если меня послушать, получается: пора и честь знать. Я, конечно, так не думаю. Но я не понимаю, почему она так держится за свою жизнь?
Слава, любовь, здоровье — все позади. Впереди — ничего. А настоящее — одинокая больная старость. Можно
Так я думала в тридцать шесть лет, в вечернем платье, в ожидании любви. Сейчас я думаю по-другому. Просто жить — это и есть смысл и счастье.
Звонок в дверь. Появились Лариска и Быкомазов. Лариска тут же надевает передник и начинает накрывать на стол. А Быкомазов чинит замки и задвижки. Стучит молотком, который он принес с собой. В интервале получаса собираются еще шесть человек. Всего десять.
Катерина не догадывается, что это я их позвала. Она думает: все как было. Ее ученики не могут без нее, а она — без них.
Все усаживаются за стол, и начинаются тосты. За Катерину. Только за нее. Она слушает и верит каждому слову. Да, она свет в окне. Да, она легенда, вечная Женщина. Она талантливая, красивая и теплая, таких сейчас не делают. Молодость — не вечное добро. А талант и доброта — навеки. Это Божий дар. Катерина — поцелована Богом. Пусть не самая молодая, но самая божественная.
Звонок в дверь. Пришел Игрек. Сел за стол возле Катерины. Мои силовые линии тянутся к нему, как к магниту. Он улавливает и постоянно ко мне оборачивается. Он думает, что это он сам оборачивается. А на самом деле — это я его тяну.
Катерина льнет к Игреку, как бездомный щенок.
— Мне плохо, — открыто жалуется она. — Утешьте меня, утешьте…
В Переделкине она жила рядом с землей и травой, а здесь висит между небом и землей. Не чует землю под ногами. Только кошки и окно самоубийцы. Утешьте меня, утешьте…
— Милая моя, — говорит ей Игрек. — Милая моя…
И это все.
Игрек приглашает меня танцевать.
Мы танцуем. Игрек уже выпил. Он выше меня, и я вижу его ноздри, широкие, как ворота. Он трагически смотрит перед собой и говорит:
— Я не могу тебя любить, потому что я уже люблю другую женщину. Свою жену.
Это та самая жена, с которой он развелся. Сначала довел ее до развода, а теперь страдает.
— Не можешь — не надо, — отвечаю я легким голосом. Трудная любовь отменяется. Буду любить своих близких, свои замыслы и своего мастера Катерину Виноградскую.
Мы все в этот вечер принадлежим только ей, хотим, чтобы она купалась в нашем внимании. И это удавалось до тех пор, пока Игрек не спросил:
— Можно я похвалюсь?
И стал рассказывать свой новый сценарий, безумно интересный. Он пересказывал целые сцены, я задыхалась от точности его диалогов. Мы все сидели, сбившись вокруг Катерины, как на групповой фотографии. Рядом с Катериной. Но не с ней.
Мы слушали Игрека, и наша жизнь манила нас вперед. Время цветения прошло. Наши цветы превратились в завязи, а завязи в плоды. Нас ждала слава и скибка сена…
Расходились поздно, вернее рано. Скоро утро.
Игрек идет меня провожать. Рядом с домом лес. Мы останавливаемся возле дерева и целуемся страстно и яростно, как могут целоваться молодые и нетрезвые люди.